– Ну, у меня тоже кое-что найдется. Погоди, не пей.
Мне пришлось встать и вытащить из рюкзака один спальник. А из свернутого второго я извлек бутылку спирта.
– Осторожней, это вроде того цыганского пойла, только позабористей.
Костек поднес огонек сигареты к бутылке, затянулся и прочитал название на этикетке.
– Ну что, и впрямь партизаны?
– И впрямь.
Черный дым «житана», белое пламя спирта. Это оказывало впечатление. Мы прополаскивали рты ветром. Снежинки холодили язык. В сущности в нас уже созрела готовность остаться. Посреди земли, посреди тьмы, в случайном месте. В этой готовности было что-то от согласия погрузиться в сон или согласия со скрытым, затаенным смыслом явлений. Здесь мне не пришло бы в голову задавать вопросы вроде тех, что я задавал на вокзале. Чего еще больше я мог ожидать от Василя? Он направил нас сюда, прислал на эту дорогу не дорогу, а все остальное было уже нашим делом.
Мы выпили еще по глотку и двинулись на юг. В глубокий мрак.
14
– Ручей, я слышу ручей.
Костек остановился, повернулся против ветра и стал вслушиваться. Я ничего не слышал, хотя это вполне могло быть то самое место, потому что шагали мы уже больше часа.
– Слышишь?
Однако это было не журчание воды подо льдом. Это оказался двигатель машины. Дорога позади нас делала плавный поворот, и сперва мы увидели сноп света, обметающий стену леса, и только потом фары. Машина ехала медленно, словно оставляя нам время для принятия решения.
– А нам-то что до нее, – пожал плечами Костек. – Пусть едет себе хоть в Братиславу, хоть в Прагу, а хочет, так даже в Вену.
Однако она ехала совсем не туда. Ехала она к нам. Остановилась у нас за спиной, и мы повернулись, что было ошибкой, так как фары нас ослепили. Это был «уазик» какого-то темного цвета. Через секунду все стало ясно.
– Пограничная стража. Прошу остановиться.
– Мы и так стоим, – ответил Костек.
Пограничник был один, в форме с сержантскими погонами. Отбеленное светом лицо без всякого выражения.
– Куда направляемся?
– В горы. – Голос Костека звучал вызывающе.
– Тут везде горы. Хотелось бы знать, куда конкретно.
– В Сквирт, пан сержант, – попытался я исправить ситуацию.
– Там нет ничего. Несколько заброшенных овчарен.
– Мы знаем. Переночуем там и пойдем дальше.
– Куда дальше? Дальше граница.
– Правильно. Мы как раз за границу. В Объединенную Европу…
– Заткнись, Костек. Мы хотим дойти горами к Гардлице…
Нет, у меня определенно не шло. Сержант посмотрел на меня как на идиота:
– Вынужден попросить вас предъявить документы. Очень сожалею, но рюкзаки я тоже хотел бы осмотреть. Сами понимаете, это пограничная зона.
Костек ответил «ладно» и полез во внутренний карман куртки. Мои же бумаги были в рюкзаке, так что я сбросил его на снег и стал в нем копаться. Костек тоже сбросил свой рюкзачище и предупредительно поставил его перед сержантом, который при свете фар пытался разобраться с содержимым его бумажника. Краем глаза я заметил, как Костек выпрямляется, отступает, выходит из света, исчезает за спиной пограничника, и в тот же миг сержант, подрезанный ударом с подсечкой, летит мордой оземь. Но прежде чем он шваркнулся на снег, Костек схватил его за шиворот, и я услыхал звук удара о корпус автомобиля. И опять, прежде чем пограничник рухнул на крыло «уазика», Костек дернул его туловище вверх и приложил еще разок. Потом они оба упали. Я слышал только стоны и тяжелое дыхание, и вдруг в свете фар показалась рука с черным пистолетом; кажется, я зажмурил глаза, а может, крикнул.
– Да не стой ты, мать твою, как пень! Его надо связать. – Костек медленно поднимался с земли, белый, тяжело дыша, с пистолетом в руке. Он посмотрел на оружие так, словно до того не имел представления о его существовании. – Надо же мне было его чем-то пристукнуть.
В общем-то он был спокоен. Разве что только запыхался. Он нырнул в машину, что-то там вслепую нащупывал, наконец вытащил кожаную планшетку. Какое-то время он путался с пистолетом, планшеткой и вытащенным из кармана ножом, наконец положил пистолет на капот, отрезал от планшетки ремень и опустился на колени рядом с телом.
– Заверни ему руки за спину и держи так.
Я делал все, что он велел, но смотрел при этом в темноту. Ладони были теплые и влажные. Я почувствовал рывки, когда Костек завязывал узлы.
– Ты умеешь водить? Я-то не больно. Давай загружай вещи. – Сам он собирал свои документы. – Пистолет берем?
– Костек, ты что! Одумайся…
– А, какая разница…
Костек отошел в темноту, и я увидел, как он поднимает руку и бросает пистолет в заросли.
Только в «уазике» я почувствовал, что весь дрожу. Прежде чем нашел «задний», я дважды заглушил двигатель. Когда наконец я чуть подал назад и крутанул руль, колеса забуксовали и мы беспомощно перемалывали на месте снег. Лишь потом я припомнил, что у «уазика» обе оси ведущие и надо только переключить. Я развернулся, и мы покатили по старому следу.
– Костек, куда ты намерен ехать?
– Назад в Орлю. А потом в Гардлицу, короче, куда удастся.
– В этой машине?
– Нужно же нам отсюда выбраться. Даже если снег будет валить до утра, все равно все следы до конца не засыплет. Через час-другой тут будет зелено от мундиров. Надо рвать когти куда угодно, лишь бы отсюда. Придется рискнуть. Будем ехать… пока можно будет. Хоть до Орли. У нас в запасе час, может, два, прежде чем они хватятся.
– А если нас по дороге остановят? Совершенно случайно.
– Да кто остановит военную машину? Полицию останавливают? И потом, что нам остается?
В свете фар лес был похож на вымысел. Ни намека на зелень, на ветви – сплошь овальные, обвислые силуэты, точь-в-точь символы удрученности и беспомощности. Лес опущенных рук – так это можно было бы назвать. Я ехал со скоростью километров сорок, держась следа. Опыта вождения такого автомобиля, тем более по снегу, у меня не было никакого. Через несколько километров я почувствовал странный запах и сориентировался, что нога моя давит на сцепление. Я чуть добавил газу и переключил на другую скорость. Двигатель перестал выть. Я глянул на шкалы указателей. Бак был почти полон. И я подумал, это хорошо, можем убегать и убегать; во мне жило одно лишь это желание и была какая-то дурацкая убежденность, что автомобиль делает нас невидимыми, что, пока мы сидим в нем, мы в безопасности, как в материнской утробе или под одеялом.
– Костек, а радио? Тут есть радио. Его станут вызывать. Все произойдет скорее, чем ты думаешь.
Костек глянул на серый металлический ящик. Он был тихий и мертвый.