– Тебе не о чем беспокоиться, Пэл, – сказал Назим. – Твое назначение на должность муца и Роуз Варчовски – разные веши.
Я был настолько вымотан, что логика Назима показалась мне почти безупречной.
– Но если я стану муцем, кто будет мукзэпоем?
– Муцем ты будешь только временно.
– Врио муца, – уточнил Джордж.
– Именно. Ты будешь врио муца, а коли назначение как бы временное, оставайся пока мукзэпоем тоже.
– Я еще и диспетчер компьютерной группы.
– Да. И диспетчером. Ненадолго, всего на пару месяцев. Искать сейчас новых людей не имеет смысла. Будешь получать полный оклад муца, начальный уровень…
– Врио муца, – поправил Джордж.
– Врио муца, конечно. Зарплата у мукзэпоя мала до неприличия, не так ли? Курам на смех. Ума не приложу, как люди соглашаются работать за такие деньги. На должности муца…
– Врио муца.
– На должности врио муца твоя зарплата будет почти в два раза больше.
– И получишь место на автостоянке.
– У меня нет машины.
– Прекрасно. Выставь место на аукцион внутри университета. С руками оторвут, и за хорошие деньги, обещаю.
Отчасти из-за неспособности мыслить я не нашел весомых причин для возражений. Ответственность, конечно, возрастет, должность-то начальническая. Что на ней делать, я понятия не имел. Все происходило и впрямь с жуткой быстротой, причем темп задавали Джордж с Назимом, а не я. Но разве это плохо? Мне предложили работу, пусть временную, но платят в два раза больше. Мы только что переехали в другой дом, и он требовал расходов. Урсуле захочется перемен – новой мебели и прочей ерунды. Лишние деньги ее обрадуют. Приятно, когда можно обустроить дом и купить то, что хочешь. Я тоже приглядывался к «домашнему кинотеатру» – широкоформатный экран, басовые колонки, стереозвук, такой нам обоим понравится.
– Ладно. Так и быть. Назначайте муцем.
– Замечательно! – воскликнул Назим.
– Врио муца, – прохрипел Джордж.
– Кем бы вы хотели родиться, будь у вас выбор? – спросил я, принимаясь за первую из трех чашек черного кофе.
– Сложный вопрос, – ответил Ру. – Не уверен, что променял бы эту оболочку… – он обвел себя рукой, – на облик какой-нибудь знаменитости, как-то не вдохновляет. А комбинации допускаются? Скажем, деньги Билла Гейтса, голосок Айзека Хайеса, гардероб Джулиана Коупа
[18]
и грудь Анны Николь Смит, чтобы было чем поиграть в ванной.
– Возможно, ты передумаешь, когда узнаешь, что меня только что сделали менеджером учебного центра. Признайся, Ру, теперь тебе еще больше, чем когда-либо, хочется быть мной.
– Ого! Поздравляю, Пэл, – сказала Трейси.
Ру только вздохнул:
– Тебя приводит в восторг библиотечная карьера? Стареешь, Пэл.
– Не библиотечная – речь идет об учебном центре.
– Ага. Значит, слова мы слышим, но иронию уже не различаем.
– Можно задать вопрос? – сказала Трейси.
– Ты уже задала вопрос. На который и отвечать не требуется.
– Ты что, на самом деле доволен собой? Невероятно! Но я о другом хотела спросить – а ты бы не согласился родиться Урсулой?
– Что-о?
– Мне подумалось, больше всего ты должен хотеть быть ею. Если любишь человека больше всех на свете и не хочешь расставаться с ним до конца жизни, значит, в партнере есть нечто особенное? Сам понимаешь, вопрос…
– Риторический?
– Вроде того. Я бы точно не хотела быть ни одним из моих парней. Но если сыщется человек, которого я буду любить и уважать больше всех, почему бы и нет?
– Потому что, если станешь им, уже не сможешь быть парнем для самой себя. Не слишком ли велика жертва?
Трейси покачала головой:
– Нет, думаю, дело не в этом.
– Попробуй – и увидишь, что именно в этом, – возразил Ру.
– Нет, – заартачилась Трейси.
– Тебе виднее, – сдался Ру, цокнул языком и отвернулся к окну.
– Вот и хорошо. Потому что дело не в этом.
– Как угодно, – пожал плечами Ру.
– Не в этом.
– Я уже прекратил спор. – Ру опять цокнул языком и снова уставился в окно.
Пришлось их разнимать:
– Не знаю, как на это смотрят другие, но – если не считать затею безумной в принципе – я бы не стал меняться местами с Урсулой, потому что она обитает в кошмарном мире.
– Почему же в кошмарном? – спросила Трейси. – Потому что в нем – ты?
– Нет, она живет в жутком-прежутком мире, начисто лишенном озорства.
– Как это?
– А вот так. Кругом сплошь дикая серьезность. Взять, например, автомобильную сигнализацию. На кольце с ключами болтается пультик с кнопкой. Нажал кнопочку – сигнализация включилась, опять нажал – выключилась. Чудесно! Можно на ходу, не оборачиваясь, щелкнуть и включить сигнализацию: щелкнуть вальяжно, через плечо. Когда подходишь к машине – еще интереснее. Начинаешь нажимать издалека, проверяя, на каком расстоянии сработает. Иногда, если поднять руку повыше, сигнализацию можно отключить, находясь на другом конце стоянки! А можно подойти поближе и – паф! – отключить выстрелом от бедра. Жаль, что у нас замок не центральный, какой смачный «клац» раздавался бы каждый раз, когда открываются все двери. Приготовиться! Огонь! Клац! Прелесть. Я много раз наблюдал, как Урсула включает и выключает сигнализацию, такое чувство, что Урсулу это совсем не забавляет. Теперь видишь, какая у нее жизнь?
– Ру, – попросила Трейси, – обними меня, а то мне становится страшно.
В учебном центре меня ждала взбунтовавшаяся толпа. Бунтовщики обступили подходы к кабинету муца, который теперь был моим кабинетом. При моем появлении кто-то крикнул: «Вон он идет!» – все развернулись в мою сторону, голоса загудели громче. Я едва не бросился наутек. Не сомневаюсь, они погнались бы за мной. Вообразите толпу разъяренных библиотекарей, несущуюся по улицам с криками «Держи его!», «Ату его, ату!». Но судьбе было угодно, чтобы я, пытаясь утопить изнеможение в кофеине, набрал неслыханный градус нахальства. Острота восприятия была на высоте, но наблюдал я за происходящим с холодностью безучастного зрителя.
– Что, собственно, случилось? – осведомился я, без опаски приближаясь к толпе.
Толпа бурлила, будто закипающая вода, и тут муравьем из-под кучи песка вперед вылезла Карен Роубон. (Вперед – то есть туда, где стоял я. Великая все-таки штука власть.)