Однажды на горе Бау-Вау, следуя за бабочками через заросли чертополоха – так же, как молодые студенты следуют за Великими истинами в университетах, я засунула венчик чертополоха себе в ухо. Я ожидала – оттого, что прочитала в школе стихотворение этого ужасного Теннисона – услышать пространства скрытое звучание. Ни хрена не вышло.
Вы можете подумать, что после этого я стала проклинать чертополох. Однако бабочки продолжали прилетать и улетать, туда и сюда, совсем как телефонные переговоры между адвокатами Адама и Евы и комитетом по цензуре. В надежде урегулировать судебное дело.
•••••••
– Аманда, не хочешь ли еще бокал вина?
– Нет, спасибо, Маркс. Мне хватит.
– А ты, Плаки?
– Конечно, дружище. Наливай!
Джон Пол занял место Аманды в передней части кухни. Скорее всего он собрался рассказать нам свою историю. Меня это устраивало. Меня это точно устраивало. В моей голове не было ни единого слова. Аккомпанируя себе на барабане, ремень от которого он перекинул себе на шею пониже затылка, Зиллер начал негритянским, но в то же время слегка лоснящимся голосом декламировать историю из своего африканского дневника.
История Джона Пола Зиллера
Дорога на Бобовилль проходит через задний двор какого-то фетиша. Здесь облака цепью нанизывают на бамбуковые шесты, а ветры хранят в терракотовых горшках, плотно накрыв их крышками.
Мы делаем остановку, чтобы немного охладить наши волдыри и вежливо разузнать все, что касается природных стихий. Солнце представляет для нас особый интерес.
К нам подходят местные девушки, продающие пузырьки, которые они поймали волосами, растущими у них на лобке, во время купания в реке. Подражая доктору Швейцеру, они меряют мою температуру. И приносят мне другую.
Шаман объясняет нам искусство завязывания дождя на три узла. Скорее всего он намеренно пропускает два важных этапа этого процесса.
По мере того как солнце опускается все ниже и ниже в джунгли скользко-зеленого Конго, девушки – для того, чтобы поймать нас в сети и таким образом помешать его исчезновению – затевают игру «колыбель для кошки». Тьма надвигается очень медленно. Чтобы выведать этот секрет, мы предлагаем коробку «Честерфилда», однако главный жрец курит только самые кончики сигаретного фильтра.
Вскоре по всему экватору вспыхивают костры, напоминая рубины, сверкающие в спортивном поясе чемпиона-тяжеловеса. Шипят зажатые в черных кулаках трещотки. На костре варится свиной жир. Волшебные палочки убираются из глиняных дыр, в которых они провели весь день. Пение становится настолько громким, что от него наши гамаки начинают раскачиваться из стороны в сторону, как будто мы находимся на палубе плывущего корабля. Чтобы ослабить шум и рассеять дым жарящегося мяса, из кувшина выпускается легкий ветерок. Он играет на голых грудях танцующих девушек и морщит поверхность крепчайшего напитка, который наши хозяева разлили по чашкам, сделанным из перевернутых грибов-поганок. А еще он ерошит мех жертвоприношения.
Занавес джунглей распахивается, чтобы впустить группу миссионеров, озабоченных прогнозом погоды. Они находятся на пути к органному концерту в швейцеровском амфитеатре и крайне обеспокоены тем, что сезон муссонных дождей еще не начался. Миссионеры поражены той степенью язычества, которым пропитана метеорология. Они передают чернокожим открытки с изображением Христа, успокаивающего бурю на море Галилейском, и зачитывают документы, описывающие такие явления, как Великий Потоп или разверзшиеся воды Красного моря.
Наутро целое племя обращено в христианство. Одетых в закрытые купальники девушек обрызгивают на речном берегу водой. Шаманы тем временем с глупым видом распевают «Rock of Ages», пока тарелка для сбора подаяний не переполняется до краев драгоценными камнями и золотыми самородками, которые они ранее использовали в своей профессиональной деятельности.
Таким образом мы продолжаем наше путешествие в Бобовилль, ничего не зная о солнце, кроме того, что, согласно астрономической классификации, оно относится к классу желтых звезд-карликов: огромный шар раскаленного газа на краю Млечного Пути, преобразующий каждую секунду четыре миллиона тонн материи в энергию в соответствии с основной формулой Эйнштейна: е = nс2.
•••••••
Свою историю Зиллер завершил кавалерийской атакой барабанной дроби. Но как громко ни рокотал барабан, он не разбудил малыша Тора и Мон Кула, которые, держась за руки, спали в углу. Аманда прикрыла уснувших детишек одеялом. При этом она знаком показала мне, что я буду следующим рассказчиком.
Что ж, все правильно. Реверанс Зиллера в адрес Эйнштейна натолкнул меня на интересную мысль. Я расскажу историю о науке. В конце концов, наука – это то, что я знаю лучше всего. Но я не стану обсуждать программу космических исследований «Аполлон» или сообщать слушателям о моих собственных экспериментах, касающихся свойств нестабильного состояния ионов. Нет, я расскажу о странных кварках и «абсолютном нигде» – последних научных концепциях, которые отличает яркая поэтическая искра, способная заинтересовать слушателей. Превосходное решение. Однако когда я вышел на середину комнаты, гашиш и вино – я так думаю! – одержали победу, и мой разум полностью освободился от совершенно другого груза. Который я вывалил на моих товарищей.
История Маркса Марвеллоса
Мое балтиморское детство состояло из кирпичей. Кирпичи. Сплошные кирпичи. Кирпичи на кирпичах. Здесь, на северо-западе Тихоокеанского побережья, все построено из древесины. В Балтиморе для строительства везде использовался только кирпич. Мои детские воспоминания полны видений кирпичных домов, тянущихся рядами вдоль кирпичных мостовых. Кирпичные закаты, кирпичные пикники, кирпичные газеты, доставляемые морозным кирпичным утром. Повсюду один и тот же цвет бекона и запекшейся крови – это кирпичи. Я жил в кирпичных домах, ходил в кирпичные школы, покупал плитки «сникерсов» в кирпичных кондитерских, ходил в кирпичные кинотеатры смотреть фильмы с участием Джина Отри и играл в лакросс на кирпичных игровых площадках за кирпичными стенами. Деревянными были лишь иеркви. Протестантские церкви, кстати сказать. Первая церковь, в которую я начал ходить, возвышалась на Чесапикских холмах и представляла собой белое каркасное сооружение. Точно в такую же наша семья стала ходить, когда мы перебрались ближе к городу. Когда я задумываюсь об этом, мне никак не удается припомнить хотя бы одну кирпичную протестантскую церковь в Мэриленде, но, как мне кажется, хотя бы одна такая там все же должна найтись. Все прочее было построено из кирпича, а вот церкви – деревянные. Казалось, будто для всего мирского годился исключительно кирпич, однако когда дело доходило до спасения души, то балтиморским протестантам требовался храм божий из дерева. Католики подобных разграничений не требовали – и для молитв, и для стяжания богатств земных одинаково хорошо подходил кирпич.
В портовой части Балтимора находился сложенный из кирпичей кабачок. Назывался он «Большой Б». Б – это, наверное, Балтимор. Лучше бы его назвали «Диззи Дин». Завсегдатаи кабачка боготворили футболиста Диззи Дина. Обожали, несмотря на то что он играл за «Сент-Луис кардиналз» и никогда не играл в Балтиморе. Тамошний бармен скупил все подачи Диззи Дина и переплавил их в свечи. День, когда Диззи участвовал в двух матчах своей команды и выигрывал, обрамлялся в углу кабачка только что сорванными васильками вокруг его головы и ног, а аплодисменты развевались вокруг него, как флаги.