Новый придорожный аттракцион - читать онлайн книгу. Автор: Том Роббинс cтр.№ 30

Дорогие З. и А. (Как вам, народ? – сразу конец и начало.) [8]

Привет. Тот, кто придумал карате, конечно же, был чувак еще тот. Он делал по две тысячи отжиманий в день, разбивал руками три ствола дерева и медитировал, сидя под водопадом с ледяной водой. Именно таким образом и собирается проводить время ваш старый друг Плаки – гулять в одиночку по лесу, постигая таинства карате. Это, понятное дело, только уловка с моей стороны – она позволяет мне держаться подальше от моих новых товарищей (я-то не собираюсь рубить деревья руками), но здесь, в монастыре на Рысьем Ручье, я считаюсь специалистом по карате, и пусть эти безумные монахи не знают того, чего им знать не положено. Придя сюда, в лес, к моему любимому пеньку, я получаю время и обретаю уединение, необходимые для написания этой забавной истории, в которую я угодил и частью которой я сейчас являюсь.

Итак, как я вам уже сообщил, разговорчивому старине Плаки удается заболтать своего грозного собеседника в сутане и с пистолетом, и он уже готов установить мировой рекорд в беге на дистанцию Монастырь – Хамптьюлипс, когда соображения иного свойства, нежели личная безопасность, призовут его временно отложить этот рекорд. С вашего позволения, я не стану озвучивать полностью эти соображения, ограничусь лишь тем, что скажу вам следующее: они связаны с интригой, исполнением религиозного долга (ха-ха) и обычным желанием немного отдохнуть от труда лесоруба, а заодно немного подурачиться.

По крайней мере одно представляется мне очевидным: покойный брат Даллас – новичок в монастыре, его прибытия ожидали, но никто не знает его лично. У него имелась при себе карта местности, а значит, он никогда раньше не бывал в здешних лесах; два монаха, которые мне попались, не знали его в лицо. Он умер по пути в монастырь, всего в паре сотен ярдов от лесной обители, и братья-монахи до сих пор не ведают об этом прискорбном событии. Монах с пистолетом по крайней мере процентов на пятьдесят поверил в то, что я и есть брат Даллас. Есть шанс, что если он поверит в это полностью, то и вся прочая монастырская братия тоже уверует. Хотя, конечно, существует вероятность, что кто-то в монастыре может знать Б.Д. лично, однако готов поспорить на что угодно, что это не так. Во всем происходящем со мной здесь и сейчас мне, несомненно, видится нечто зловещее, и, вполне возможно, я сам сую шею в петлю. Однако дело может обстоять и так, что все это лишь результат случайных совпадений, недопонимания и всеобщей паранойи. Вполне возможно, что за этими недружелюбными воротами ничего плохого и не происходит, кроме обычной католической лабуды и церковной ерунды. Хотя, признайтесь, странновато, что мужики, пусть даже они и монахи, живущие в лесной глуши, где обитают пумы, медведи и бродячие пьянчуги-индейцы, вооружены пистолетами калибра 38 Сп вместо обычного дробовика. Но и это можно объяснить довольно просто. Мое желание подурачиться осуществится скорее всего так: я тайком проскальзываю за кулисы этого священного представления, недельку развлекаюсь в роли Великого Самозванца и в понедельник утром, когда придет время отправляться на работу, тихонько делаю отсюда ноги. С другой стороны, там, в лесу, до сих пор валяется покойник. Даже если он скончался от естественных причин, на мне лежит моральное обязательство сообщить о его кончине – может быть, его где-то ждет безутешная любящая семья. Более того и хуже того: представьте, что весь уик-энд я выдаю себя за брата Далласа, после чего признаюсь, кто я такой на самом деле, – разве я тогда не стану главным подозреваемым в убийстве несчастного брата Далласа? Но даже если я не сообщу о его смерти – а это будет крайне неэтично, – его тело рано или поздно найдут. А найти его могут прямо в самый разгар моего маскарада. Не угодит ли тогда старина Плаки в крупную неприятность? Поэтому я должен подавить в зародыше эту безответственную эскападу и спасать себя, а возможно, и других достойных людей от совершенно ненужных неприятностей. Однако, Боже, в этом монастыре происходит что-то подозрительное. Как говорил мой папаша, аристократ-южанин, в каждой поленнице дров прячется ниггер. Так и за этими стенами, сдается мне, творится что-то неладное. Я это печенкой чую.

Значит, все эти мыслишки лопаются в моей несчастной черепушке, как вареные кукурузины. Причем лопаются очень быстро, пока я бегу к этой самой просеке. Еще несколько секунд принятия решений и контррешений, проверок и контрпроверок. После этого я – бац! бац! – начинаю стремительно действовать.

Сначала устремляюсь к покойнику и избавляю его от пакета с документами, запечатанными документами, о которых я упомянул в предыдущем письме. Потом перетаскиваю тело на другую сторону дорожки. Подобно Ричарду Бротигену, который в начале каждой главы мемуаров случайно находит ручей с форелью, я тоже совершенно случайно нахожу ручей с форелью. О, я знал, что он там! Еще раньше, когда по пути к монастырю я проходил возле этого места, мой слух зафиксировал журчание воды – истинную музыку ее величества природы, материализующуюся в прекрасном ручейке. Во избежание назойливого внимания болтливых ворон я сталкиваю тело усопшего в воду, в ямку глубиной около четырех футов, которую я – к счастью или нет – обнаруживаю чуть ниже по течению ручейка. И приваливаю покойничка тяжелыми камнями. Оп-п-п-п! Черт побери! Я же забыл о трех сотнях зеленых. Приходится выудить тело – чертовски тяжелое – из ручья и вытащить у него из кармана деньги. Я знаю, о чем вы сейчас думаете, да награди вас господь сифилисом. Вы думаете, что Перселл утверждает, будто стоит в оппозиции ко всей монетарной системе и все же подвергает себя самым немыслимым опасностям, охотясь за тремя сотнями не облагаемых налогом долларов. Но, мои дорогие, вы же знаете, что федеральное законодательство запрещает портить банкноты. А оставить банкноты разрушаться от воды равноценно такой порче. Как бы то ни было, но после повторного спуска на воду корабля США под названием «Брат Даллас» я вытер руки о джинсы, снова поднялся на склон холма, нашел ту самую, прежнюю, тропинку и снова затрусил в гущу леса. Не пройдя и половины пути до монастыря, я встречаю все тех же монахов, один из которых со смущенным видом энергично потирает шею, а второй – он явно разъярен – перебрасывает свою пушку из руки в руку. Этот самый с пистолетом беспокоит меня больше всего. Почему бы ему в минуты тревоги не перебирать четки, как это делают все добрые пастыри божий? Я понимаю, у Пэта О'Брайена обычно краснело лицо, и он сжимал руки в кулаки, но этот-то сжимает в руках оружие.

– Привет, – жизнерадостно говорю я. – Нашел я документы. Ох уж эта моя беспечность! Но ведь даже святым свойственно ошибаться! – На моем лице появляется блаженная улыбка.

Вооруженный монах выхватывает у меня пакете документами, смехотворно долго разглядывает его, хотя на нем начертаны всего две строчки, но распечатывать не осмеливается.

– Беззаботность – грех, который в нашем ордене не поощряется, – произносит он таким тоном, который домохозяйке прошлось бы извлечь из морозилки в два часа дня, чтобы он немного оттаял к ужину.

«Ага, – думаю, – этот падре с пистолетом не слишком большая шишка в монастыре, если он не имеет права распечатывать мои документы».