Призраки Гойи - читать онлайн книгу. Автор: Милош Форман, Жан-Клод Карьер cтр.№ 69

Когда он был готов, монахи встали справа и слева от него и сказали, что его ноги должны оставаться босыми, о чем ему и без того было известно. Они повели Лоренсо по коридорам в зал капитула [22] , где прежде проходили заседания, в которых он с ревностным пылом принимал участие и где принимались самые важные решения.

Здесь, как и ожидал Касамарес, он снова увидел отца Григорио. Главный инквизитор не только не умер, но и, казалось, немного окреп. Его глаза, по-прежнему голубого цвета, многозначительно посмотрели на Лоренсо, когда тот, подогнув ноги, сел напротив него на низкую скамейку.

Прежде всего старец перекрестился, произнося традиционные слова на латыни. При этом узник не открыл рта и даже не сказал «аминь». Отец Григорио объявил, что в виде особой милости, решение о которой было принято в высочайших инстанциях, Лоренсо Касамарес избежит обычного правосудия, довольно скорого на расправу в это смутное время, и будет предан только суду инквизиции. Светскую власть уведомят о приговоре, когда он будет вынесен, и она поступит, как ей заблагорассудится, но скорее всего вердикт гражданских судей не будет противоречить решению священного трибунала.

Лоренсо в этом не сомневался. Обессилев от долгого заточения, он в то же время не утратил природной сообразительности и остроты ума.

Отец Григорио едва слышно сообщил, что дела и поступки Лоренсо в течение десяти дней с глубочайшим вниманием рассматривались трибуналом Конгрегации в защиту вероучения. Обвиняемого не собирались судить за былые деяния, к примеру, за нелепое признание, полученное путем насилия, или за определенные злоупотребления, очевидно, допущенные в отношении одной из узниц. Всё это, дескать, было предано забвению и не могло служить поводом для судебного дела. Речь шла о недавней деятельности Лоренсо после его возвращения в Испанию, когда он перешел на службу к королю Жозефу.

— Вам следует уяснить, — сказал ему отец Григорио, — что никакие личные мотивы не могут повлиять на наше судебное решение. Мы судим вас здесь и сейчас не просто как человека, но вы являетесь в наших глазах, а также в глазах Бога олицетворением всех чудовищных и в высшей степени предосудительных заблуждений, характерных для страшных времен, которые мы пережили. Ваша ненависть к вере, гонения, которые вы устраивали на христианские обычаи и тех, кто их воплощал, дьявольское упорство, с которым вы отстаивали идеи и дела кровавой кощунственной революции, а также ваши неоднократные заявления о естественном превосходстве человека над Богом, иными словами, ярое и отъявленное безбожие, превратившее вас в отступника, — всё это вынуждает нас прийти к одному и тому же заключению.

Лоренсо смотрел на старца и слушал его с величайшим интересом, хотя суть этого выступления была ему понятна. И в выражениях, и в лексиконе отца Григорио он узнавал готовые формулы, который сам когда-то использовал, причем не только в качестве инквизитора. То были явственные отголоски былых времен. Касамарес без труда следил за ходом мыслей главного инквизитора и зачастую мог закончить за него фразу. В очередной раз Лоренсо убеждался в очаровании и коварстве этих речей, которые, казалось, были самодостаточными и не нуждались ни в фактах, ни в документах, ни в доказательствах, довольствуясь категоричными, так сказать, голословными утверждениями, да пленительным, хотя и произвольным благозвучием стиля.

Лоренсо также понимал, каким образом эти фразы могут внезапно менять свое значение, выворачиваться наизнанку, подобно коже, а также относиться то к одному, то к другому. Он даже спрашивал себя, несмотря на свое физическое истощение и не прекращающуюся боль в плече, не проистекают ли понятия от слов, одних только слов, вместо того, чтобы брать начало в реальной человеческой жизни с присущими ей страданиями, а также в смерти. Кроме того, Касамарес задавался вопросом, не довольствовался ли он в своей двойственной жизни одними словами, подобно отцу Игнасио и многим другим, и не были ли идеи, которые он защищал и провозглашал и по вине которых, ему, наверное, суждено умереть, обычными заблуждениями, этакими флагами, реющими над Пустотой.

Поэтому слова, которыми старик завершил свой монолог, не вызвали у Лоренсо ни малейшего удивления:

— Вы настолько закоснели в грехах, что прежде всего мы должны позаботиться о том, чтобы не позволить вам и впредь творить свои злодеяния. Нам известен лишь один верный способ пресечь зло: это смерть. Поэтому мы посоветуем применить в отношении вас смертную казнь в качестве меры наказания. Да сжалится всемилостивейший Бог над вашей душой.

Воцарилась тишина. Лоренсо, как водится, ждал последнего благословения. Но его не последовало. Отец Григорио коротким жестом попросил всех удалиться, что монахи молча исполнили, и прикрыл глаза, словно собираясь с мыслями.

Отец Григорио, оставшись наедине с Касамаресом, человеком, к которому он прислушивался, которым восхищался и которого любил, приподнял тяжелые веки, помедлил и сказал:

— Я не забыл, что обязан вам тем, что нахожусь сегодня здесь. Я знаю, сын мой, что вы спасли мне жизнь, как и обещали тогда в тюрьме. Вам также, очевидно, понятно, что в нынешних обстоятельствах не в моей власти спасти вашу жизнь. В бурный период, который мы переживаем, жажда мести сильнее любого другого чувства, и мы в очередной раз идем на поводу у гнева. И всё же хочу напомнить вам один из пунктов нашего устава, ведь именно благодаря этому особому пункту мне удалось добиться, чтобы ваше дело было передано в суд с более чем годичной отсрочкой.

На сей раз Лоренсо пришел в изумление. Он не ожидал подобного откровения. Теперь он слушал слова старца с напряженным вниманием и даже с надеждой.

— Если бы вас сразу же после задержания выдали тогдашним властям, так называемым народным трибуналам, у которых была лишь одна цель — убивать вслепую, вы уже давно были бы мертвы, причем умерли бы бесславной смертью. Поэтому я устроил так, чтобы вас некоторое время держали в тюрьме, как бы позабыв о вашем существовании. Я надеялся, что тем временем наша Конгрегации в защиту вероучения с Божьей помощью будет восстановлена в своих правах. Теперь это свершилось.

С некоторых пор Лоренсо с трудом понимал логику отца Григорио: неужели инквизитор приложил столько усилий ради того, чтобы насладиться его позором и самолично вынести ему смертный приговор, а также объявить ему об этом в лицо? Узник гадал, что утаил от него старик и что означает «особый пункт», о котором тот упомянул. Он уже готов был спросить об этом у инквизитора, но тот опередил его:

— Я обратился с просьбой и в конце концов добился, чтобы вас судили здесь, в присутствии братии. Данный пункт нашего устава, в самом деле, гласит, вы не должны были этого забыть, что церковь вправе сохранить преступнику жизнь, коль скоро он публично и чистосердечно покается в своих грехах. Ведь вы это помните, не так ли?

Лоренсо опустил глаза. Да, он помнил это и, наконец, всё понял; у него потеплело на душе при мысли о том, что старец так усердствовал ради него на протяжении более года, вплоть до того, что откопал этот конкретный пункт в уставе инквизиции. Касамарес был тронут до глубины души и думал об этом едва ли не с нежностью.