– Чертовы недоноски. – Мак-Айвер видел их в зеркало заднего вида; вокруг них собирались другие молодые люди.
Все больше мужчин проталкивались вперед мимо них, бросая на них враждебные взгляды, а некоторые из них как бы случайно задевали борта их машины прикладами болтающихся на плечах винтовок и автоматов. Впереди через перекресток проходила основная колонна женщин, в которой преобладали крики «Аллах-у акбарррр…»
Внезапный грохот заставил их вздрогнуть, о машину ударился брошенный камень, едва не угодивший в стекло, потом весь автомобиль начал раскачиваться, когда мальчишки облепили его, запрыгивая на крылья и капот, делая непристойные жесты. Ярость Мак-Айвера прорвалась наружу, и он резко распахнул дверцу, отшвырнув в сторону пару парней, выскочил из машины и врезался в их стаю, которая тут же разбежалась. Гаваллан так же быстро вылез из машины и бросился на тех, кто пытался перевернуть автомобиль сзади. Он ударил одного из них, и парень полетел в снег. Большинство остальных отступили, скользя на снегу и громко крича, но двое из тех, что были покрупнее, набросились на Гаваллана сзади. Он вовремя увидел их, ударил одного в грудь и припечатал второго к грузовику, оглушив его; водитель грузовика расхохотался и начал молотить изнутри по дверце своей кабины. Мак-Айвер тяжело дышал. С его стороны мальчишки отбежали на безопасное расстояние, осыпая его непристойными ругательствами.
– Берегись, Мак!
Мак-Айвер пригнулся. Камень пролетел у него над самой головой и врезался в борт грузовика, и мальчишки, человек десять-двенадцать, бросились вперед. Деваться Мак-Айверу было некуда, поэтому он встал у капота, а Гаваллан, которому тоже негде было укрыться, прижался спиной к машине. Один из парней бросился на Гаваллана с куском деревянного бруска, поднятым над головой на манер дубинки, а трое других набегали сбоку. Он увернулся, но дубинка краем достала его по плечу, и он охнул, бросился на парня, ударом в лицо сбил его с ног, но поскользнулся и растянулся на снегу. Остальные метнулись к нему, чтобы добить. Внезапно он ощутил, что уже не лежит и беспощадные ноги не топчут его, а вместо этого ему помогают встать. Вооруженный иранец с зеленой повязкой на рукаве поддерживал его за руку, мальчишки испуганно сгрудились у стены под дулом автомата другого бойца, а престарелый мулла гневно кричал на них; вокруг них собирались прохожие. Тупо моргая, он увидел, что Мак-Айвер тоже более-менее цел и стоит рядом с капотом, потом мулла вернулся к нему и заговорил с ним на фарси.
– Извините, я не говорю на вашем языке, ваше превосходительство, – прохрипел Гаваллан, превозмогая боль в груди.
Мулла, старик с белой бородой, в белом тюрбане и черном халате, повернулся и что-то крикнул, перекрывая гул голосов, прохожим и людям в других машинах.
Один из водителей стоявшего неподалеку автомобиля вылез из машины, подошел к ним, почтительно поприветствовал муллу, выслушал его, потом обратился к Гаваллану на хорошем английском, хотя и несколько запинаясь:
– Мулла сообщает вам, что эти юноши были неправы, напав на вас, ага, и нарушили закон и что вы, совершенно очевидно, не нарушали закона и не провоцировали их.
Он слушал муллу еще какое-то время, потом снова повернулся к Гаваллану и Мак-Айверу.
– Он желает, чтобы вы знали, что Исламская республика послушна безупречным законам Аллаха. Юноши нарушили закон, который запрещает нападать на невооруженных чужеземцев, занимающихся своими делами. – Иранец, с бородой, средних лет, в потертой одежде, повернулся к мулле, который в этот момент что-то громко говорил толпе и молодым людям; повсюду на лицах читалось одобрение и согласие. – Вы должны быть свидетелями того, как охраняется закон, виновные понесут наказание, и правосудие свершится немедленно. Наказание – пятьдесят плетей, но сначала юноши должны молить о прощении вас и всех остальных, кто здесь присутствует.
Среди шума и криков проходившей рядом демонстрации насмерть перепуганных парней толчками и пинками подогнали к Мак-Айверу и Гаваллану, где они встали на колени и смиренно стали умолять простить их. Потом их согнали назад к стене и высекли кнутами, которыми погоняют мулов, быстро отыскавшимися среди заинтересованной и улюлюкающей толпы. Наказание исполнили мулла, двое «зеленых повязок» и еще несколько человек, выбранных муллой из толпы. Безжалостно.
– Бог мой, – пробормотал Гаваллан, морщась.
Водитель-переводчик резко произнес:
– Это ислам. В исламе один закон для всех людей, одно наказание за каждое преступление, и правосудие, осуществляющееся без промедления. Наш закон – это закон Бога, его нельзя касаться, он вечен, не как на вашем продажном Западе, где законы можно выворачивать наизнанку, а правосудие откладывать и вертеть им для пользы законников, которые жиреют на этих вывертах, на продажности, на пороках или несчастьях других людей… – Вопли некоторых из мальчишек прервали его. – Эти сыновья собаки не знают, что такое гордость, – презрительно бросил он и зашагал к своей машине.
Когда наказание закончилось, мулла мягко напутствовал юношей, которые были еще в сознании, потом отпустил их и прошел вперед со своими «зелеными повязками». Толпа понемногу разошлась, оставив Мак-Айвера и Гаваллана рядом с их машиной. Их обидчики теперь являли собой жалкие кучки окровавленного тряпья, неподвижного или со стонами пытающегося подняться с земли. Гаваллан шагнул было вперед, чтобы помочь одному из них, но юноша в ужасе начал отползать в сторону, поэтому он остановился, потом вернулся к машине. Крылья и бамперы были помяты, на краске виднелись глубокие царапины от камней, которыми мальчишки злобно швыряли в них. Мак-Айвер, казалось, постарел на несколько лет.
– Пожалуй, я не могу сказать, что они этого совсем уж не заслуживали, – сказал Гаваллан.
– Нас бы затоптали, и черт знает, чем бы все это кончилось, если бы мулла не вмешался, – сдавленно выговорил Мак-Айвер, радуясь, что Дженни здесь не было. Она чувствовала бы на себе каждый удар кнута, который им достался, подумал он; спина и грудь у него ныли от полученных ударов. Он оторвал взгляд от машины и с болезненной гримасой повел плечами. Потом заметил человека, переводившего для них, тот все еще сидел в своей машине, застряв вместе с остальными в пробке; морщась, Мак-Айвер направился к нему по снегу.
– Спасибо, спасибо за то, что помогли нам, ага, – прокричал он ему в окно, напрягая голос. Машина у иранца была старая и помятая, в ней вместе с водителем сидели еще четыре человека.
Иранец опустил стекло.
– Мулла попросил себе переводчика, я помогал ему, не вам, – сказал он, кривя рот. – Если бы вы не пришли в Иран, это юное дурачье не испытало бы искушения, которое вызывает ваше отвратительное хвастовство материальными ценностями.
– Извините, я просто хотел…
– И если бы не ваши столь же отвратительные фильмы и телевидение, которые воспевают ваши безбожные уличные банды и бунтарство в классных комнатах, которые шах привез сюда по указке своих хозяев, чтобы растлить нашу молодежь – включая моего собственного сына и моих собственных учеников, – эти бедные дурни все бы выросли правильными, законопослушными людьми. Будет лучше, если вы уедете до того, как вас тоже поймают за нарушением закона. – Он поднял стекло и раздраженно надавил на клаксон.