Краткий китайско-английский словарь любовников - читать онлайн книгу. Автор: Го Сяолу cтр.№ 49

He похожа ли немного твоя жизнь на жизнь героя этого фильма? Испытывал ли ты те же чувства по отношению к женщинам или семейной жизни? Я смотрю на твою спину, на твои русые волосы и коричневую кожаную куртку. Мы идем по ночной улице в Южном Кенсингтоне. И снова — как это знакомо. Здесь мы познакомились. Прошел год.

Останавливаемся на углу у маленького магазинчика, чтобы купить самос. Магазинчик уже закрывается.

— Так ты думаешь, что он не любит ту замужнюю женщину? — спрашиваю я.

Я еще продолжаю жить в фильме.

— Нет. — Ты берешь две холодные вегетарианские самосы у хозяина магазинчика.

— А ту молодую девушку?

— Тоже нет. Никто из них не любит друг друга. Между ними нет любви. Они неспособны любить.

Я кусаю холодную самосу. Ага. Неспособны любить!

— Как бы ты поступил на месте героя этого фильма? — продолжаю допытываться я.

— Я бы уехал из города — точно так же, как уехал с фермы Лоуэр-Энд. В этом городе безжизненная и безнадежная атмосфера.

Я перестаю жевать самосу. Мне нужно выяснить еще кое-что.

— А почему ты не захотел бы остаться с той молодой девушкой? Она молодая, простая и симпатичная. Они могли бы жить вместе до конца жизни.

— Потому что в конце фильма она показала, насколько у нее ограниченная натура. Помнишь последнюю сцену? Когда они сидят на холме и смотрят вниз на пригород, она говорит, что когда-нибудь они тоже будут жить в одном из этих домов. А он слушает и бросает камешки вниз по склону.

— Почему же дом — это скучно?

— Потому что…

Ты замолкаешь. Тебе больше не хочется ничего объяснять. Может быть, ты понимаешь, что неправ.

Домой мы возвращаемся в полночь. В нашем переулке стоит мертвая тишина, а доме — мертвящий холод. Мы очень устали; никому не хочется больше спорить. Мы отлично знаем, к чему может привести спор о любви и жизни, и оба молчаливо сдаемся.

Потом я вспоминаю, что сейчас вечер субботы, утро воскресенья. Роковой вечер и роковое утро. Момент, определяющий мою судьбу. На кухонном столе лежит заказное письмо. Ты получил его этим утром. Мое сердце бешено колотится. Нет, я не могу вскрыть это письмо. Оно из министерства внутренних дел.

Письмо открываешь ты. Прочитав его, не говоришь ни слова и передаешь мне.

На двадцать второй странице моего паспорта стоит черный пятиугольный штамп иммиграционного управления министерства внутренних дел. Какая странная форма. Только Пентагон в Вашингтоне имеет такую странную форму. Это штамп судьбы.

В продлении визы отказано.

Когда-то ты сказал мне, что я агностик, а может быть, даже скептик, но теперь становится ясно, что я фаталист, как множество других жителей Азии. Я ожидала, что мне откажут в продлении визы, и не потому, что я пессимист, а потому, что знаю — ни у меня, ни у властей нет никаких причин продлевать мое пребывание здесь. Я знала это, еще когда готовила документы. «Нет никаких причин», говорю я — и даже ты не причина. Ты не можешь спасти меня. Ты, возможный анархист, хочешь быть вечно свободным.

Я кладу свой паспорт в ящик стола, сажусь, включаю настольную лампу и открываю записную книжку. Смотрю на слова, которые выучила на этой неделе. Потом бросаю взгляд на другие слова, которые выучила в первый день в Англии: иностранец, хостел, полный английский завтрак, как следует, туман, щипучая вода (на самом деле шипучая, теперь я знаю)… Так много слов. Столько всего я узнала за этот год. Лексика в моей записной книжке с каждым днем становилась все более сложной и замысловатой.

Я открываю новую чистую страницу и начинаю писать название фильма: «В субботу вечером и в воскресенье утром». Я держу карандаш со злостью и глубоким разочарованием — злость обращена на мою судьбу, разочарование — на тебя.

— О чем ты пишешь? — Ты стоишь в противоположном углу комнаты и пристально смотришь на меня.

Я не хочу отвечать.

— Впрочем, я и так знаю, о чем.

Твой голос звучит как-то блекло. И не только блекло, но и холодно.

Ты поворачиваешься ко мне спиной и произносишь последнюю на сегодня фразу:

— ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, ТЫ ПРОДОЛЖАЕШЬ УЧИТЬСЯ. ДАЖЕ ТЕПЕРЬ, КОГДА ВСЕ РАЗБИТО.

Твой голос ужасает меня.

Ты оставляешь меня и уходишь в спальню.

race 1 (сущ.) — соревнование в скорости; любое соревнование или соперничество (напр. the arms race — гонка вооружений); быстрое течение.

«Жизнь — это бег наперегонки со временем», — часто говорит мой отец.

«Терять время так же постыдно, как оставлять урожай гнить на поле».

«Крупица времени так же драгоценна, как крупица золота, но и за крупицу золота крупицу времени не купишь».

Получив в детстве такого рода наставления, я верила, что время — самое дорогое, что есть в мире. Подростком в средней школе я не осмеливалась потратить и двадцати минут на бесполезные игры. Смотрят на небо и мечтают только дураки. Спят на траве под солнышком только ленивые коровы — вместо того, чтобы производить для народа молоко. Пустая трата времени ничего не даст. Но здесь, в этой стране, люди проводят часы за чаем и пирожными, проводят целые вечера, попивая пиво в пабе. Если жизнь — бег наперегонки со временем, почему же люди уделяют столько внимания чаю, пирожным и пиву?

«Ты все время о чем-нибудь переживаешь и беспокоишься. Попытайся расслабиться. Наслаждайся жизнью!» — сказал ты мне, когда мы возвращались из Уэльса в Лондон.

Если жизнь — это бег наперегонки со временем, как говорили мне отец и учителя, то и сама жизнь должна быть очень агрессивной штукой. Во время гонки нельзя отдохнуть и расслабиться. И никому не удалось бы выиграть в этой гонке, потому что как бы ты ни старался, время никогда не отстает. И в конце концов придет день, когда ты остановишься, и время тебя обгонит. Я думаю, мой отец ошибается. Здесь люди живут по-другому.

А ты, мой любимый? Для тебя жизнь вовсе никакой не бег наперегонки. Потому что ты уже решил, что не останешься в городе и обществе, а будешь жить на природе, там, где море, горы и лес. Там тебе больше не придется бороться, и ты сможешь жить в мире. Ты медленно говоришь и медленно ходишь, ты позволяешь времени обгонять себя, потому что не хочешь участвовать в гонке. Поэтому в конечном счете ты не проиграешь.

И здесь в дело вступает судьба. Я встретила тебя, человека, рожденного в год крысы. У крысы никогда не бывает постоянного дома — как и у меня, рожденной в год козы. Два непостоянных животных, два бездомных создания. Ничего не получится. Это судьба.

В Китае говорят: «Долгой ночью снится много снов». Эта ночь была длинной, но я не уверена, что хочу продолжать видеть сны. Я чувствую себя так, словно иду по узкой тропинке меж темных гор и долин. Иду к зыбкому свету, что светит вдалеке. Иду и иду, и вижу, как этот свет становится все слабее и слабее. Я вижу, что иду к концу любви, к печальному концу.