— Вот теперь все понятно, — ответил доктор Джейкоб.
Он явно испытывал облегчение оттого, что вовсе не колдовство, а логическое мышление позволило моему другу узнать подробности его жизни.
— Кроме того, — невозмутимо продолжил Холмс, — из кармана вашего жилета выглядывает картонный квадратик, весьма напоминающий билет, причем на пригородный поезд, а не на метро. Должно быть, это обратный билет. До Бейкер-стрит от вокзала Ватерлоо удобнее и быстрее добраться подземкой, а не в кебе. Поэтому я предположил, что вы все-таки прибыли на вокзал Виктория. Что касается цели вашего визита, то я догадался о ней по размеру бумажника в вашем внутреннем кармане — судя по тому, как натянулась ткань, туго набитого. Умоляю вас, доктор Джейкоб, не будьте так беспечны. Не спрятав деньги как следует, вы словно предлагаете их каждому встречному вору или грабителю. По вашему лицу заметно, что вам не удалось уснуть нынче ночью. Помимо того, вы наверняка всегда тщательно бреетесь, но сегодня ваша рука держала бритву не очень уверенно. Отсюда следует, что вчера вы узнали плохие новости, однако было слишком поздно для того, чтобы немедленно выехать в Лондон.
Доктор Джейкоб ничего не ответил, лишь завороженно и с некоторым испугом взирал своими светло-голубыми глазами на представление, которое разыгрывал перед ним мой друг.
— Не хочу показаться самонадеянным, — добавил Холмс, — но буду удивлен, если вы не собирались сегодня заплатить крупную сумму наличными. Поскольку вы не пожелали выписать чек, я заключаю, что дело крайне срочное. А внезапные серьезные расходы нельзя объяснить ничем другим, кроме предстоящего далекого путешествия. Объединив все эти наблюдения и выводы, я могу выдвинуть лишь одно предположение: некий дорогой вам человек подвергается большой опасности. То, что в беду попала леди, я, признаюсь честно, просто угадал. В девяти случаях из десяти при подобных обстоятельствах речь идет именно о женщине. Не думаю, что это ваша жена. В таком случае вы были бы рядом с нею или, по крайней мере, уже находились бы в пути. Учитывая ваш возраст, дочь тоже можно исключить. Допустим, это родственница. Может быть, кузина. Но вернее всего — родная сестра.
Наверное, в сотый раз я наблюдал, как меняется лицо посетителя, выражающее то удивление, то облегчение. Так набегает на небо облако за облаком. Поначалу доктор Джейкоб был слишком потрясен и утомлен, чтобы произнести хотя бы слово. Наконец он все-таки выдавил:
— Это моя сестра, мистер Холмс. Она самая младшая из нас, а я — самый старший. От вас не укрылась ни одна мелочь. За эти несколько минут я убедился в справедливости всего того, что о вас рассказывают. Если кто-то и способен спасти мою сестру, то это вы.
— А где она сейчас, доктор Джейкоб?
— В Йокогаме. И в скором времени ее должны повесить.
Название «Йокогама» прозвучало как гром среди ясного неба. Я предполагал, что семейная драма могла разыграться в Париже или Берлине, пусть даже в Риме или Нью-Йорке. Но Йокогама?! Не станет же Холмс браться за такое дело?
Мой друг поднялся с кресла, подошел к окну с раздвинутыми шторами и посмотрел на улицу.
— В Йокогаме, — повторил он очень тихо, но в его тоне безошибочно угадывалось волнение. — В скором времени ее должны повесить.
Холмс вглядывался в темноту лондонской ночи с таким задумчивым выражением, какого я давно уже не видел на его лице.
Дождь усилился, тусклый свет лампы пробивался к темной ленте мокрой мостовой сквозь оконное стекло, перечеркнутое извилистыми дорожками струящейся воды. Холмс все еще о чем-то размышлял. В наступившей тишине отчетливо слышались легкий шорох дождя, тяжелые шлепки падающих с карниза капель и бурление потока, стекающего по крутому желобу к решетке канализации. Наконец Холмс обернулся:
— Доктор Джейкоб, прежде чем мы примем решение, я прошу вас обстоятельно и без спешки рассказать, что произошло с вашей сестрой. Постарайтесь объяснить, как мы можем ей помочь. Но должен предупредить, что я всего лишь детектив, а не чудотворец.
Так мы узнали историю Мэри Эстер Джейкоб и покойного Уолтера Реймонда Халлоуэлла Кэрью. Если передать ее коротко, то он был женат, а мисс Джейкоб стала его любовницей, одной из многих на протяжении долгой колониальной карьеры Кэрью. Этот мужчина вел разгульную жизнь сначала в Гонконге, затем в Малайе и, наконец, переехал в Йокогаму. Там в октябре 1896 года он скончался. Незадолго до смерти Кэрью избрали секретарем и управляющим Объединенного йокогамского клуба, где собирались американские и английские офицеры и бизнесмены, проживающие в городе. Семью годами ранее он женился в Англии на Эдит Мэри Порч и увез ее на Малайский архипелаг. Там он несколько лет занимал должность казначея колониальной службы. Однако пристрастие к бренди в сочетании с ужасным климатом едва не свело его в могилу. И сам он, и его жена заболели малярийной лихорадкой и после недолгого лечения в Австралии перебрались в Йокогаму. Но здоровье их было подорвано безвозвратно, и они продолжали принимать лекарства.
Порочность Кэрью ни у кого не вызывала сомнений. Ему приписывали множество внебрачных детей, и некоторым он даже помогал деньгами втайне от жены. Также супруги имели двоих законных отпрысков, для которых они пригласили гувернантку — мисс Мэри Джейкоб, прежде проживавшую вместе с братом.
Надо сказать, что мистер Кэрью страдал и от другой болезни — венерической. Но о его гонорее стало известно лишь в конце октября — из судебного отчета о вскрытии в Королевском военно-морском госпитале Йокогамы.
Миссис Кэрью не многим отличалась от мужа. Она играла роль mari complaisant
[40]
при условии, что никто не будет мешать ее собственным развлечениям, и без труда нашла любовников среди обитателей колонии. Муж смотрел на ее похождения сквозь пальцы. Более того, супруги вместе придумали прозвища для этих молодых людей: Хорек и Обезьянка. Один из них — клерк местного филиала «Гонконгского и Шанхайского банка» Гарри Ванситарт Диккинсон — готов был жизнь отдать за свою возлюбленную. Между ним и миссис Кэрью несколько месяцев продолжалась любовная переписка, и в своих письмах молодой человек умолял ее потребовать развода и выйти замуж за него.
Историю Мэри Джейкоб, попавшей в столь нездоровую обстановку, можно назвать одной из древнейших в мире. Неопытная девушка вскоре поверила уговорам Кэрью и стала его любовницей. Этот ménage
[41]
просуществовал несколько месяцев и прекратился только со смертью греховодника. Он болел уже много лет, с тех пор как венерическое заболевание вызвало сужение мочевого канала. Сделало свое дело и пристрастие к алкоголю — в конце концов врачи обнаружили у Кэрью симптомы цирроза печени. Больной не мог отказаться от выпивки и махнул рукой на предупреждения медиков. Он по-прежнему проводил все свободное время в Йокогамском клубе. Те, кто отправил мистера Кэрью на службу в колонию, надеясь, что там он излечится от пьянства, могли бы с равным успехом послать его в ад, чтобы уберечь от летней жары. Состояние печени быстро ухудшалось, и ему предсказывали скорый печальный исход. Но весельчак по-прежнему не обращал внимания на советы эскулапов, предпочитая «тонизирующее средство» собственного изготовления, в состав которого входили гомеопатическая доза мышьяка и уксуснокислый свинец.