— Моё дело подневольное… Пожалейте… до пенсии годик
всего… — сразу капитулировал абориген.
— Эй, милейший, не глупите! — крикнул, высовываясь
из-за ящиков, Фандорин. — Деваться вам все равно некуда. Бросайте ору…
Чего он никак не ожидал — что объект выстрелит, даже
недослушав.
Инженер едва успел присесть, пуля свистнула над самой
головой.
— Ах ты, паскуда! — раздался возмущённый крик
длинноусого, которого диверсант назвал «Лукичом».
Снова громыхнуло. Слились два голоса — один застонал, второй
взвизгнул.
Эраст Петрович подполз к краю штабеля, выглянул.
Дело приняло совсем скверный оборот.
Матвей засел в углу, выставив вперёд руку с револьвером.
Лукич лежал на полу, шаря по груди окровавленными пальцами. Владимирский
почтовик визжал, закрыв лицо руками.
В мертвенном свете электрической лампы покачивался сизоватый
пороховой дым.
Из позиции, которую занимал Фандорин, подстрелить мерзавца
было проще простого, но он нужен был живой и желательно малопомятый. Поэтому
Эраст Петрович высунул руку с «браунингом» и послал две пули в стенку, поправее
объекта.
Тот, как и следовало, ретировался из угла за штабель
картонных коробок.
Не переставая стрелять (три, четыре, пять, шесть, семь),
инженер вскочил, с разбегу налетел всем корпусом на коробки — те обрушились,
завалив спрятавшегося за ними человека.
Дальнейшее было делом двух секунд.
Эраст Петрович схватил торчащую ногу в яловом сапоге,
выдернул диверсанта на Божий (то бишь, электрический) свет и стукнул ребром
ладони повыше ключицы.
Один есть.
Теперь нужно было добыть второго, очкастого, что забрал
бумажные свёртки.
Только вот как его найти? И вообще, в поезде ли он?
* * *
Но искать очкастого не пришлось — нашёлся сам.
Когда Эраст Петрович откинул засов и распахнул тяжёлую дверь
вагона, первое, что он увидел — бегущих по платформе людей, услышал испуганные
крики, женский визг.
Возле почтового вагона стоял бледный ротмистр Ленц и вёл
себя странно: вместо того чтоб смотреть на инженера, только что подвергшегося
смертельной опасности, жандарм то и дело косился куда-то вбок.
— Принимайте, — сказал Фандорин, подтаскивая к
краю ещё не очухавшегося диверсанта. — И носилки сюда, здесь
раненый. — Кивнул на мечущуюся публику. — Из-за пальбы
переполошились?
— Никак нет. Беда, господин инженер. Едва выстрелы
послышались, я со своими на перрон выскочил, думал вам на помощь… Как вдруг вон
из того вагона (Ленц показал в сторону) вопль, бешеный: «Живым не дамся!» И
началось…
Двое жандармов поволокли арестованного Матвея, а Эраст
Петрович спрыгнул на перрон и посмотрел в указанном направлении.
Увидел зелёный, третьеклассный вагон, возле которого не было
ни души — лишь за опущенными стёклами мелькали белые лица с разинутыми ртами.
— У него револьвер. И бомба, — торопливо
рапортовал Ленц. — Верно, подумал, что это мы его брать выскочили… Отобрал
у кондуктора ключи, запер вагон с обеих сторон. Там внутри человек сорок.
Кричит: «Только суньтесь — всех подорву!»
И в самом деле, из вагона донёсся истошный крик:
— Назад!!! Кто шевельнётся — взрываю всех к черрртовой
матери!
— Однако до сих пор не взорвал, — задумчиво
произнёс инженер. — Хотя возможность имел. Вот что, ротмистр: срочно все
ящики из почтового вагона вынести. После разберёмся, какие из них наши. Нести с
соблюдением всех мер осторожности. Если сдетонирует, будете после новый вокзал
строить. То есть уже не вы, конечно, — д-другие. За мной не соваться. Я
сам.
Пригнувшись, Эраст Петрович побежал вдоль состава.
Остановился у окна, из которого давеча грозились «взорвать всех к чёртовой
матери». Оно, единственное, было до половины открыто.
Инженер деликатно постучал по стенке: тук-тук-тук.
— Кто там? — откликнулся удивлённый голос.
— Инженер Фандорин. Позволите войти?
— Зачем это?
— Хотелось бы п-поговорить.
— Так я же сейчас тут всё подорву, — недоуменно
сказал голос. — Вы что, не слышали? И потом, как вы войдёте? Дверь я ни за
что не открою.
— Это ничего, не беспокойтесь. Я через окошко, вы
только не стреляйте.
Ловко подтянувшись, Эраст Петрович просунулся в окно до
плеч, немного обождал, чтобы бомбист получше рассмотрел его почтенные седины, и
лишь после этого медленно, очень медленно забрался в вагон.
Дело было швах: револьвер очкастый сунул за пояс, а в руках
держал чёрный свёрток, причём пальцы запустил внутрь — надо думать, сжимал
стеклянный взрыватель. Чуть надавит — и мина жахнет, а от неё взорвутся
остальные семь. Вон они, на верхней полке, под мешковиной.
— Вы не похожи на инженера, — сказал бледный как
смерть юноша, разглядывая пыльную одежду мнимого грузчика.
— Вы тоже не похожи на п-пролетария, — парировал
Эраст Петрович.
Вагон был бескупейный, он прдставлял собой длинный проход с
деревянными скамейками по обе стороны. В отличие от галдящей перронной публики,
заложники сидели тихо — чувствовали близость смерти. Лишь откуда-то донёсся
женский голос, слезливо бормочущий молитву.
— Тихо ты, идиотка, сейчас подорву! — крикнул
юноша страшным басом, и молитва оборвалась.
Опасен, крайне опасен, определил Фандорин, заглянув в
расширенные глаза террориста. Не красуется, не истерику закатывает — в самом
деле взорвёт.
— Из-за чего задержка? — спросил Эраст Петрович.
— А?
— Я же вижу: вы смерти не боитесь. Тогда чего тянете?
Почему не раздавите взрыватель? Что-то держит вас. Что?
— Вы странный. — Очкастый облизнул белые
губы. — Но вы правы… Всё не так. Всё должно было не так… Задёшево
пропадаю. Обидно. И она десять тысяч не получит…
— Кто, ваша мать? От кого не получит, от японцев?
— Да какая мать! — сердито дёрнулся юноша. —
Ах, как славно было придумано! Она бы ломала голову: кто, откуда? А потом
догадалась бы и благословила мою память. Россия прокляла бы, а она бы
благословила!
— Та, которую вы любите? — кивнул Фандорин,
начиная догадываться. — Она несчастна, несвободна, эти деньги спасли бы
её, позволили начать новую жизнь?