Декоратор. Книга вещности - читать онлайн книгу. Автор: Тургрим Эгген cтр.№ 60

Она фыркает.

Я начинаю тревожиться, не передознулся ли он. Ведро — чтобы тошниться, а вот вилки? Со всеми техническими подробностями употребления инъекционных наркотиков я не знаком.

— Может, тебе пойти спросить, всё ли в порядке? — предлагает Катрине ещё погодя.

Я иду.

— Сейчас, сейчас, ещё чуточку, живот жуть как прихватило, — рапортует XT из-за двери. — Поужинал, называется, в индонезийском ресторане, понимаешь.

По голосу не похоже, чтобы XT в беспамятстве от передозировки валялся на полу. В голосе звенит целеустремлённость, и нетерпение. Я не сомневаюсь в его словах, потому что из-под двери страшно несёт экскрементами. Неужели трудно спустить за собой?

— Я тебя не тороплю, — заверяю я и возвращаюсь в гостиную к Катрине.

— Твой братец большой затейник, — говорит Катрине. — Для чего ему вилки?

— Он ужинал в индонезийском ресторане.

Исчерпывающее объяснение.

— Хорошо бы он сейчас ушёл, — постулирует Катрине.

Я не знаю, что сказать. Встреча с братом шла неожиданно безмятежно до того самого момента, как он заперся в ванной с ведром и двумя вилками. Время его визита перевалило на тридцать шестую минуту.

Я возвращаюсь в прихожую. Вонь стала гуще.

— XT! — кричу я. — Можно мне к тебе?

— Зачем ещё? — отвечает он раздражённо.

— Мы тревожимся, всё ли в порядке?

— Лады, заходи, только один.

Он отпирает. Я делаю шаг в ванную, здесь смердит неописуемо. Неужто я так просчитался с вентиляцией? XT в штанах, белая рубашка не заправлена, узел галстука задран на пару сантиметров, вижу я теперь, а пиджак висит на толчке, которым, кажется, не пользовались. Я вижу жёлтое ведро, полное не сказать чего. В зеркале его взгляд, неистовый и сумасшедший, а сам он ковыряется в рукомойнике. В него вывалено дерьмо. И XT аккуратненько разбирает его вилками, отделяя какашки одну от другой. Кажется, что он затеял игру в куличики.

Таких наклонностей за своим братом, сколь он мне ни отвратен, я не знал. Хотя зрелище прямо-таки завораживает. Плюс запах хлева и свинарника.

— Не могу понять, чем ты занимаешься, — говорю я, — но делать этого в моём доме не следует.

— Уже кончаю, — отвечает XT, продолжая лепить куличики из говна в моей, сделанной по моему же чертежу мойке из серого гранита с коралловыми прожилками. По ходу своих трудов он разгребает какой-то белый не то свёрток, не то пакетик, без малейшего отвращения берёт его левой рукой и тщательно промывает под струёй, а смыв все следы экскрементов, торжествующе прячет пакет в карман рубашки. В рукомойнике продолжает плавать куча кала.

— Последний говённый пакет, и всё, — заявляет XT, спускает штаны и усаживается на ведро.

Наконец до меня доходит.

Хотя это напрасные мыслительные усилия, он объясняет сам:

— Чистейший кокаин из Колумбии. Я проглотил четыре двойных гондона. Теперь доволен?

Вполне. Я выхожу, и за моей спиной щёлкает задвижка. Я улыбаюсь.

Катрине ждёт в столовой, она желает знать, чем так несёт из ванной. По её словам, уже весь дом провонял. Она больше не благоволит XT и просит побыстрее выставить его из дома.

— Он заканчивает и сразу уйдёт, — сообщаю я и чувствую, что жизнь даёт трещину. В недрах моей души, как в недрах земли, что-то происходит, пласты приходят в движение, они наползают друг на друга, вызывая разрушения. Я чувствую, что меня обуревает хаос, но, удивительное дело, я рад ему, это мой хаос, он разнесёт моё рутинное существование, но он зрим и осязаем, в отличие от блёклой и неуловимой действительности.

Звонит телефон, но мне кажется, что отвечать будет невежливо. Пережду, после четвёртого гудка включится автоответчик. Я показываю жестами, что не раздосадован помехой, что сейчас всё смолкнет. На самом деле телефон разрывается истошно и назойливо, будто огромный пассажирский лайнер возвещает о своём прибытии в гавань Осло самодовольной и бессмысленной какофонией звуков.

— На чём я остановился? — переспрашиваю я, когда автоответчик наконец включается. — Ах да, я понял, что пришло время переосмысления. Я так многого не замечал и теперь невыразимо счастлив, что мне встретилась ты и открыла глаза на маниакальность моей картины мира. Ты никогда не сможешь понять, что ты значишь для меня, ведь благодаря тебе жизнь моя сделала необходимый поворот.

Сильвия кивает.

— Если у тебя найдётся толика времени и терпения, я постараюсь объяснить, в чём суть этого поворота и как я его ощущаю. Во-первых, я вижу, что игнорировал необычайной важности импульсы, которые посылала мне жизнь. Речь о самых разных вещах, но в первую очередь о спонтанности и интуиции. Где-то там во мне таится неукротимое оригинальное творческое начало, но я всегда сдерживал его, не позволяя прорваться на поверхность; хуже того, я упорствовал и более или менее явно отрицал его существование. А дело в том, что мне никогда недоставало духу заглянуть в себя. Это должно звучать странно, учитывая, сколько сотен часов я проговорил с психотерапевтом, но, стремясь проникнуть в глубины своей личности, я погружался в бездонный мрак, и его беспросветность так чудовищно путала меня, что всякий раз я немедленно выныривал. Я пытался одолеть, вернее, перевесить темноту, проецируя на неё свет, который я порешил считать светом ясности и рационализма. Почти что, да позволено мне будет посмотреть на это с юмором, взгляд эпохи Просвещения...

Однако ж постепенно до меня стало доходить, что принимаемое мной за свет есть тьма иного рода. И я попытался решительно отмежеваться от всего субъективного и спонтанного, настолько, что теперь мне кажется, будто я отгородился от самой жизни... Поставив на объективизм и умеренность, я в реальности пренебрёг подлинностью, живостью, биением жизни; как сказал кто-то, слона-то я и не приметил. Поэтому все мои труды и проекты грешили стерильностью, оттого и сам я стерилен, в смысле бесплоден. Это не самый лёгкий момент человеческой жизни — увидеть, что ты собственноручно выхолостил себя. Я длил отношения, у которых не было будущего, потому что я — не буду делиться виной с Катрине и толковать её мотивы, — я сам рассматривал их как удобные и хорошо просчитанные, но я не искал любви как таковой, как чистой первобытной страсти, которой отдаются просто так. Самообманом я добился в жизни устойчивости, так называемого положения, добился единственно потому, что альтернатива, то есть мрак, одиночество и хаос, пугали меня в тысячу раз больше, чем та неопасная и вроде бы несущественная ложь, которой я вынужден был морочить голову себе и своей партнёрше, чтобы всё шло без сбоев. Мне больно оттого, что я осознал это с таким невосполнимым опозданием, что я заигрался и дотянул игру до момента, когда без горечи и обвинений из неё уже не выйти.