Производственный роман (повес-с-ть) - читать онлайн книгу. Автор: Петер Эстерхази cтр.№ 84

«Знаете, друг мой, тот удар пришелся как нельзя кстати. Хотя мог бы все-таки быть полегче. Уже очень утомительно было насаждать террор. И скучно». Отмечу здесь — хотя, может быть, где-то в другом месте это привело бы к меньшим недоразумениям, однако иногда — простите меня! простите! — я бываю сыт по горло этим трезвоном, тем, что мастер из огня скачет в полымя, что порядочная, располагающая к себе схема изложения, точнее, линейный ход вещей, уже практически стали недостижимой мечтой, что, однако, более чем странно, во всяком случае утомительно, и поскольку хотелось бы поколебать оказанное доверие: то тематически или хронологически совместимое, я стараюсь совместить; д-да, понесло меня, — значит, мне следует добавить, что удар, похожий на удар господина Дьердя, получил он еще однажды, в августе 1968-го, на берегу венгерского моря; после того как они небольшой компанией («практичная смесь парней и девушек») перелезли через шлагбаум перед ними вдруг выросли пожарные на своей маленькой, симпатичной, красной машине, с соответствующим персоналом. «140 ф-ов», — сказали они. Мастер стал препираться относительно практической стороны дела, штраф ему казался большим (отметим: он и был большим; с другой стороны: через шлагбаум дисциплинированный гражданин практически никогда!..). Последовавший спор проходил на повышенных тонах, мастер «рта не закрывал». В этот момент, как будто из-под земли вырос, из тени платана вышел какой-то мужчина и без спешки подошел к мастеру, который как раз излагал людям в форме свою любимую теорию, а именно, что он протестует против применяемого к нему тона, они мастеру не начальники, мастер им не подчиненный, и несмотря на то, что они тоже не подчиненные мастеру, однако стоят на страже режима мастера, за это он, мастер, платит налоги. (Это было ужасно милым преувеличением, ведь тогда он еще не платил налогов, а как раз сдавал выпускные экзамены и считал, что мир принадлежит ему. С этим ребяческим подходом мы здесь можем столкнуться на каждом шагу.) Тот платановый спокойно подошел к мастеру и, не размахиваясь, так ему врезал, что — как после удара Брюса Ли — тот немного приподнялся над землей, затем отлетел назад, описав плавную дугу, прямо на деревянный забор, который медленно обвалил. «Знаете, друг мой, на другой день я долго там околачивался, с плюшкой в руке, и думал о себе с почтением, адресованным мощности удара. Однако на следующий день забор уже стоял, ничего нельзя было увидеть, и я сам руководствовался лишь платановым деревом». Забор обрушился, медленно, как бы бросившись вслед за мастером (потому что он-то его быстро проломил). Было не больно, мало того, мастер хотя и не видел во время своего полета испуганные, большие птичьи глаза одной конкретной «блондиночки», но мог их представить и на мгновение подумал: как ловко у него вышло, малой кровью стал героем, объективный наблюдатель («Только не я, mon ami! Я могу пообещать быть искренним, но не беспристрастным») посчитал бы ситуацию достаточно запутанной, ни тот, ни другой не были правы, да ничего страшного бы не было, но в тот момент он вдруг очень испугался, очень. Итак, этот удар по морде пришелся не вовремя.

«Не дури, граф. У меня осталось еще пять бесплатных игр». — «Хорошо, приятель. Заплачь еще. Но чтобы не пустить тебя, приятель, по миру, приходи завтра за пять минут перед открытием, поимеешь ты свои пять игр. Еще и пива стакан бесплатно налью», — бросил господин Дьердь свысока и без раздумий вытолкал компанию в замшелую тьму улицы. Господин Дьердь не выносил мелочности в любом проявлении; ему было даровано доброе сердце, на пару с неуемным эгоизмом. «Ну, старик», — ласково обратил он предназначавшийся мастеру взгляд на господина Миксата, которого выпивка хоть и не брала, но теперь немного «разморило». Неуверенно двигаясь, он распрощался с партнерами, погладил мальчугана с пианино, который виртуозно играл йессер, по белокурой голове. «Мьюзик», — удовлетворенно кивнул господин Миксат, истинный талант, который смог стать творцом своей судьбы, а не ее пленником, как это бывает с половинчатыми талантами; без сомнений, путь его был труден: много было парализующей, опутывающей душу лжи, а поддерживающей силы рядом не оказалось но он все равно смог — хотя и относительно — отвоевать внутреннюю независимость: он смог стать заступником в делах народа; подражая ему, далеко не уйдешь, но у него можно и нужно конструктивно учиться — не только профессиональным тайнам мастерства, но и писательскому достоинству. Мальчик выволок пианино, ловко огибая ботинки, мастер склонил голову. «Пивная пена растворяется с легчайшими хлопками!»

«Ну что, старик, еще бы одно красненькое с минералкой… мелочи нет, да?… завтра занесете 40 филлеров». Господин Дьердь поддразнивал его, выпендривался, мастеру это и нравилось, и нет; вот большой, статный человек посмеялся вместе с ними, а потом, как человека, под коротким летним ливнем за мгновение ока промокшего до нитки, его внезапно охватила усталость, и, кряхтя от боли в пояснице, он отправился выводить баланс. «Славный парень», — сказал господин Миксат, когда они вышли в тяжелую летнюю ночь. Мастер незаметно, но с большим интересом оглядел поджидающий там «трабант» господина Дьердя. Оборачивая дело в шутку, он не узнал, есть ли в универсаме свежий опреснок; но с пристальным вниманием изучил накарябанную на грязном стекле надпись ГРЯЗНАЯ. «Видите, друг мой. Машина, вне всяких сомнений, грязная. Там так и написано: грязная. А там, где стоят буквы «г», «р» и «я» и т. д., там какая? Вот как раз там-то она чистая. Очень интересно то, mon ami, что слово «грязная» передается чистотой. Это можно сформулировать так, что беззащитная чистота указывает на нечистоплотность, предательство и т. д.» — «Эх-х, зачем выискивать во всем мораль».

До остановки электрички два писателя-реалиста почти не сказали ни слова, их силы уходили на ходьбу — сложное желание, заставляющее плясать под свою дудку душу и тело. Один раз безостановочное движение прервалось, господин Миксат вцепился в мастера, как в кулек с фисташками, и так посмотрел на мастера, чтобы тот почувствовал: сейчас последует нечто поучительное. Однако затем они изволили отправиться дальше. В электричке господин Миксат тихо что-то мурлыкал. Парень контролер остановился перед ними: «Мой последний заход». Однако, увидев их замкнутое покачивание головой, удалился. Обернувшись, сказал: «А спортивный образ жизни, Петерке?» — «Буду играть за половину бабок», — ответил он с вялым юмором. (Кальман Миксат снова ехал «зайцем».)

Транспортное средство остановилось. Господин Миксат выглянул в окошко, а потом с испуганной поспешностью дернул дверь. «Филатори Гат». Сполз вниз. Обернулся. Посмотрел на мастера. «Пока, сынуля». Теперь они оба проснулись. «Блин, — сказал старший из них снизу, кисло рассмеявшись, — ну и бестолковый сегодня мир, но, Боже мой, вчера он был такой же бестолковый. И завтра наверняка тоже будет. В этом есть нечто утешительное».

Современная, автоматически закрывающаяся — однако вручную открывающаяся! — дверь с громким лязгом, как гильотина в отпуске, захлопнулась. «Утеши бум-м!» — практически проглотила она слово господина Миксата. Хвостик слова; головотяпка. Двери закрылись, но электричка еще не тронулась. В окне, ставшем до какой-то степени зеркалом, мастер мог одновременно видеть самого себя и господина Миксата. Мастер внимательно изучал устройство своего глаза, то, как длинное переходит в короткое: его патлатые кудри — в колючий ежик старика.