Кро-о-олик!
Пропал белый кролик 1 шт.
(имеются особые приметы!).
Нашедшего ожидает вознаграждение.
Телефон 215–290 Карико Мате
Мастер хмыкнул. «Я думал, что за кро-о-олика дают больше… Хотя… Что такого особенного может уметь этот кролик?» Он дотронулся до столба: «А вот великолепно просмоленное бревно!» В этот момент откуда-то из глубины некто произнес: «Петерке, наверное, достаточно будет сказать, что с вами хочет говорить Президент». Оп-ля! И мастер только и заметил болтающийся просторный заплечный мешок субъекта! «Яне хочу есть», — сказал он вдруг; но это заявление осталось без каких бы то ни было последствий.
Внутри звучала жалкая музыка. «Над этим надо хорошенько подумать». — «Я подумал. Подпишу. Если дадут работу, подпишу». Мастер вскочил от стола, женщина хотела было что-то сказать: однако мастер удалялся, а ругаться ни капельки не хотел. Он держал путь в направлении отхожего места, вблизи хорошо различив громадные буквы: женский. Итак, когда он вошел в другую дверь, после приятного тепла зала его пробрал тамошний неприятный холод, который, вероятно, беспрепятственно проникал сквозь разбитое оконное стекло; итак, когда, значит, мастер без раздумий тотчас же потянулся к ширинке, чуть погодя он все же задумался: да или нет: вот в чем был вопрос («как, друг мой, и в более справедливых, ясных ситуациях»). Решила нужда, а резкость, в какой-то степени, былауравновешена чистотой и отсутствием запаха. Когда он победно вернулся к столу, то вопросительно взглянул на мадам Штти, которая кивнула. «Я заказала. Фрикаделек из печени не было, так что тебе я заказала с манными галушками». — «А пиво?» «Мы договорились, что не будем пить пиво, потому что от него клонит в сон». — «Я всю дорогу считал, что мы будем пить пиво». — «Нет». — «Не страшно. А что вместо него?» — «Минеральную воду». — «Минеральную воду?» — «Да. И я попросила, чтобы она была не слишком прохладная». — «Да», — кивнул он терпеливо, а затем сказал, что если бы ему навскидку пришлось назвать своими именами вещи, которые лучше (здесь он немного повысил голос) теплой минеральной воды, тогда, ему кажется, ей бы пришлось в смущении ломать крошечные, но хорошей формы руки. Мадам Эстерхази обиженно ковырялась в принесенных манных галушках. «Сухие и холодные». — «Как хорошее белое вино». — «Но это манные галушки».
Мастер, хихикая, заметил (то есть он опять изволил подслушивать, подстерегать тайны, загадочные послания действительности, плывя навстречу лучшим представителям человеческой расы), что сидящая за соседним столиком женщина никак не решится произнести: Pinot Noir («…нам этого… этого, ноара»). Мужчина рядом с ней кивнул. «Странные какие-то», — сказала мадам Гитти, руководствуясь женским интуитивным методом, так его называл мастер, от которого ему «на стену лезть хочется»; точнее, он признает его практическую эффективность — а именно, если о ком-нибудь мадам говорит: у этих крошечных поросячьих глазок хитрый взгляд, — с таким человеком он тоже будет немножко осторожнее, — однако по отношению к себе считает метод («к сожалению») неприменимым. «Только если уж напарываюсь на факты». Лицо соседки было очень интеллигентным, однако вместе со спутником она выглядела грубой. «Женщина эта…» — прошептала тихо мадам Гитти. Мастер очень разозлился.
Когда он после чуть несвежего, но не лишенного колорита так называемого блюда шеф-повара, на славу сдобренного приправами, в два присеста выдул минеральную воду, а затем, показав официанту бутылку, сделал однозначный жест, чтобы повторить, мадам Гитти снова была на коне. «Проси прощения». — «Прошу прощения», — тотчас же ответил мастер. «Прощаю», — тотчас же ответила жена. Мастер спросил официанта, почему тот принес рис, когда полагается смешанный гарнир. Буквально он спросил так: «Почему это рис — смешанный гарнир?» — «Если бы вы сказали, я бы поменял. Наверняка повар перепутал», — ответил официант. В руке у женщины с интеллигентным лицом полыхала спичка. Мадам Гитти, протянув над столом руку, погладила произрастающую в углу рта мастера волосинку. (Плод недобросовестного бритья.) «Травинка», — сказала она, вызывая у мастера такую радость и смущение, что он долгое время без слов смотрел на рассчитывающего официанта, который услужливо вырос перед ними со своей ручкой. Затем он опомнился от супружеского экстаза. «Было одно блюдо шеф-повара, но вместо смешанного гарнира мне принесли просто рис — Он ждал, официант нетерпеливо склонился над ним. — Я это сказал не из-за денег, а в качестве жалобы». — «Только не думайте, пожалуйста, что кому-то от этого есть выгода». Они посмотрели друг на друга. «Естественно, я сам так не думаю… Однако я также не думаю, чтоб это было доброжелательной ошибкой». — «Приносим господину свои извинения». Он изволил заплатить. (Женщина рядом с ними швырнула на стол пятьдесят форинтов и, отрыгивая, выбежала вон. «Что за народ!» — отыскивал благодатную почву в мастере и его жене главный официант. Но он уставился на лицо мужчины, оставшегося у того стола в одиночестве. На нем было удивление и знание чего-то, «странное знание, из-за которого я мог бы ему и позавидовать, и посочувствовать».)
Выл ветер, а он ходил по улицам. Президент ждал его. Он достиг длинной террасы, которая вела к ржавой железной двери. Та со стоном и скрипом отворилась, и можно было ожидать, что в ужасе начнут метаться милые летучие мыши и зашевелятся пауки в своих паутинах. Но еще до этого отвернулись молодые люди, свесившиеся с высокой, разрушающейся стены, которая окружала террасу. Они облокотились на стену, локти у них были в пыли, кирпичной пыли и известке, у кого как — в зависимости от того, кому какой выпал интервал, — но у всех. Что производило крайне забавное впечатление. Когда он двигался вдоль террасы, облокотившиеся юнцы по очереди поворачивались к нему спиной. В нем этот переход не вызвал радости. «Певучий» шаг сейчас на этот раз не давал ему преимущества. По ту сторону балюстрады, внизу, пышнел зеленый газон, где проходила тренировка. Судя по всему, здесь находились травмированные, освобожденные, отлынивающие и тормоза! Мастер почувствовал по этому поводу некое превосходство. Несмотря на свое плохое зрение, он обнаружил знакомого, правда, тот, отделившись от опоры, оказался от него чуть ли не в двух метрах. Высокий, элегантный парень, один из лучших центровых с окраин (с тех пор он уже стал профессионалом, — Э.), в своей черной майке, узких итальянских джинсах (на коже), окликнул его. «Хорошие у тебя джинсы, Пепе». — «Из Вены», — ответил тот извиняющимся голосом. Интересное нововведение, они не стали останавливаться для разговора, мастер замедлил шаг, как бы продолжая двигаться по эскалатору, и его знакомый перенял это движение («вектор движения»), а затем все равно отстал. Но не будем торопить события, какими бы мелкими они ни были (господин Банга, спасибо, дорогой господин Банга!), торопить! Речь шла о вельветовых «леви», вообще-то, хотя не хотелось бы увязнуть в деталях. Высокий парень конфиденциально прошептал: «Сейчас?» — «Угу». — «Вместо Моки?» Он пожал плечами. Не хотелось думать о том, что, возможно, придется заменить д-ра Моку. Хотя… кого-то, естественно… «Знаете, друг мой, это была великая линия нападения, не понимаю даже, зачем ее хотели разворошить. Может быть, между Освальдом и д-ром Мокой что-то произошло? Или инженер-химик просто состарился? Хуш, Баша, Освальд, д-р Мока, Угроцки. Сюда нужно попасть. Угроцки — венгрофицированная фамилия, от Урин. Наверняка подсказали». — «Отсеки их по-настоящему». Мастер — уже немного обернувшись назад, вблизи от заржавелого монстра — кивнул. Два будущих товарища по команде улыбаясь посмотрели друг на друга. Потом он окинул остальных взглядом, они смотрели на них. На террасе все были в джинсах, на манер молодых. Он ловил взгляды и некоторые обрывки слов. («Это Эстерхази». — «Да». — «Кто это?» — «Парень из Чиллагхеди». — «Защитник?» — «Кто?» — «Это старший брат Эстерхази».) Здесь было бы тяжело произвести оценку, точнее, можно было только предварительно; это он и сделал.