Производственный роман (повес-с-ть) - читать онлайн книгу. Автор: Петер Эстерхази cтр.№ 65

Вот так он и изволил всегда метаться внутри этой двойственности: между правдой и фальшью.

(1. Лоллобриджида — уже покончив счеты со всем, то есть с ним, — с грустной горечью попросила у него что-нибудь на память. Он наклонился, а потом с очарованием маленького мальчика протянул ей изумительную зеленую травинку. Кое-что из того огромного сада, по которому она так исстрадалась. Громадная зеленая площадка! Ранний утренний ветер треплет волосы, пока ты во время беспечной прогулки читаешь Спинозу! Потом немного джема, свежая булочка, яйцо всмятку! Но женщине этой маленькой травинки было недостаточно, ей нужно было что-то осязаемое. Наконец, он изволил как некий экзотический предмет отдать актрисе монетку в 20 филлеров, что каким-то образом сохранилась у него в кармане. С течением времени выяснилось, что Лоллобриджида просверлила в монетке дырочку и с тех пор так и носит ее как амулет. Это можно увидеть в «Штерне», где она с господином Марлоном Брандо стоит возле огромного пластмассового телефона. На атласной шее вы увидите монетку в 20 филлеров!!!

2. Милый Петер!

Пишу эти строки в самолете, возвращаясь в Рим. Вверху солнце, внизу барашковые облака. Самолет иногда дергается, поэтому почерк корявый. Марлон Брандо спрашивает, кто ты. Я говорю ему, писатель. Да нет, кто ты мне. В ответ на это я разрыдалась. Этого я не знаю. Но правда в том, что для тебя я не стала многим. Бедненький! Думаю, ты сильно меня испугался. [Сейчас самолет скачет, как в польке, я жду. ] Знаешь, у меня есть такие невидимые антенны по всему телу и в мозгу; я знаю, что чувствует или думает кто-нибудь, даже если его здесь нет. Так что еще…

Между тем: единственным странным моим желанием было лишь — в благодарность за то, что ты есть, — один раз прижать тебя к груди. Ничего больше. Но, увидя сразу возникшую подозрительность, я поняла, мои намерения ты бы истолковал неверно. Из напряженил, возникшего между желанием и его явной неосуществимостью, и родилась затем, пока я лежала после ухода Игоря в комнате, нелепая вороватость и ухищрения, которые я продемонстрировала. [Этот сраный самолет опять качает!] Хорошо вам всем, принадлежащим кому-то, чему-то…

Я была у Марлона [Брандо] и на следующий день уже вернулась обратно, как побитая собака. Снова. Никак не научиться. Но время все лечит…

Даже не осуществленные еще планы, остановившиеся на полпути, в воздухе, и бесполезные движения трусливой любви.

Мы сейчас выходим.

Пока: Джина)

Их направили к накрытому для ужина столу. В сложившихся кружках шла обычная болтовня. «Пошлость, друг мой, перла изо всех углов». Мастер, эдаким художником, откинувшись на стуле, с наслаждением наблюдал за конструкцией, которую никто не нарушал, где ничье движение не было искренним или не собиралось таковым быть.

Но затем он вдруг утомился от постоянной готовности услужить, пресытился собственной благовоспитанностью. «Все были очень вежливы, тихи, элегантны, милы и беспардонны». У него же от этого заложило уши, в них гудело, как если бы там была вода, а ведь ее там не было. «Боже, Боже мой», — «Что ты бормочешь», — спросил его сосед, господин Миклош, поклонник литературы. «Дядя Миклош, давай слиняем отсюда, ради всего святого». — «Ша», — сказал умудренный опытом мужчина, А кавардак какой потом начался! Скандал, можно сказать. Мастер потянулся к корзинке с хлебом в центре, на обратном пути безжалостно сметя несколько бокалов с вином. «О-па», — воскликнул он и тотчас же, с опозданием, попытался подхватить бокалы, но только стряхнул салфетку господина Миклоша, попросил прощения, наклонился, попросил прощения, в это время, ударившись снизу головой об стол, опрокинул что-то новое. Покраснев, извинился перед обществом, которое повело себя жутко деликатно. Лишь понимающий и вместе с тем неодобрительный взгляд господина Миклоша свидетельствовал: он-то знает, о чем речь. Когда все усиленно запыхтели над судаком орли, он тихо прошептал господину Миклошу. «М-да, старик, — тут он повысил голос, пардон, — скажи, пожалуйста, блядь, сейчас чем есть-то?» Затем снова извинения по кругу. (А ведь, оказывается, кроме него еще многие не знали, что такое нож для рыбы.)

Поверхностную дребедень, водруженную на этот дипломатически-политический, умеренно демагогический пьедестал, он выносил с трудом; рвал и метал. «Ты был довольно примитивен», — сказал позднее господин Андраш. Он стоял согнувшись. «Каким он мог быть еще», — продолжала жужжать вышеупомянутая личность. Спустившись по ступеням, миновав ворота и дверь, они выбрались на свежий воздух. Он жмурился; пульс вечного города бился. «Думаю, я тоже стоял там совершенно на уровне вечного города».

— — — — —

К нему прибилась какая-то кошка. Заморыш и т. д.: словом, никакой шелковистости, округлости, кошачести. Имя: Марчелло. Печально сидел он в комнате, пожилая хозяйка принесла теплый плед и горячий чай. Тогда вошел малыш Карло. «Красивая у тебя кошка». — «Да». — «Как ее зовут?» — «Марчелло». — «А нельзя ли назвать ее Альберто?» — «Можно, — ответил мастер, — только ведь ее уже зовут Марчелло». — «Слушай. Давай договоримся». — «Хорошо». — «Пусть она будет Марчелло-Альберто». Он кивнул. Мальчик высунул руку в окно. «Дождь еще идет». Он повернулся, а рука все еще была снаружи. «Weißt du, mein Guter — знаешь, милый мой (немецкий); с этими словами он указал на кошку, — я бы с большим удовольствием на ней женился, но, думаю, это было бы нелегко». Чай, плед, дождь, кошка, мальчик — вот то, что было.

— — — — —

Ткнуть пальцем в сотрудника секретных служб, не смейтесь ↓ этой шуткой: «насколько мне известно, у него трое детей».

— — — — —

«Знаете, маленький мой подмастерье, — да, конечно, знаете, еще бы! — мы, восточноевропейский Фауст, говорим: «Остановись!» тому мгновенью, когда не достает начальство».

— — — — —

Европейский рассвет застал его с пересохшим горлом. Господин Андраш тихо посапывал на соседней кровати. Он с помятой, бульдожьей мордой шатаясь вышел в коридор. «Капельку черешневой, прошу», — было сказано ему в лицо. Угощающий был хорошо одет, галстук на нем аккуратен. Взгляд мастера остался, как колотушка, холодным, безразличным предметом. «Хотя мне было немного страшно». «С черной этикеткой». Так как мастер на это явно отреагировал (рот его раскрылся, затем захлопнулся, как у карпуши, как у некоторых карпуш), с размахом добавил: «Клин клином». Мастер почувствовал защиту стены, вдоль которой — но сразу же! — он может прокрасться. «Благодарю за любезность», (Но это нам уже знакомо.) У второго мужчины блеснули зубы. «Как знаешь, дорогой». Коричневая кожа выдавала целенаправленного загоральщика.

— — — — —

его охватило такое желание по отношению к мадам Гитти, он стал так беззащитен перед волнами мощного чувства, что начал вертеться в кровати («как покойники поважней внизу») и даже, вертясь, испытывал прежнее чувство

— — — — —

(в помине) (демонстрация метода) Европа валялась у мастера в ногах и поглаживала волосы на голени мастера против шерсти. Могу сказать, что Европе повезло: если бы ей пришлось поглаживать ноги господина Марци (Гимнастический Клуб Ференцвароша), руки у нее были бы все в занозах!..