Средний путь. Карибское путешествие - читать онлайн книгу. Автор: Видиадхар Сураджпрасад Найпол cтр.№ 31

«Плохие?» — сказал я.

Он очень смешался. «Ну, они плохие», — сказал он, как я подумал, неискренне. Затем, как будто объясняя ребенку, он добавил: «Видите ли, плохие мужчины идут на эти улицы, чтобы повидать там плохих женщин».

Я не стал вдаваться в подробности. Мы пошли через свалку к асфальтированной улице. Плоская поверхность, столь редкая в городе, использовалась по полной: ее сплошь покрывали огромные предвыборные лозунги, написанные белой краской. После того как мы выпили пива в грязном баре, пахнувшем собачьим дерьмом — все бары там, как я обнаружил позднее, пахнут собачьим дерьмом, — помощник Хьюсона покинул меня, и я решил навестить бразильского инженера и его жену-госслужащую, которых встретил в Летеме.

Они жили в небольшом белом доме на улице, забитой небольшими белыми домами. Как и все дома на этой улице, как и большинство строений в Боа-Висте, он был помечен буквами НД, что значит «национальное достояние» — бразильский способ сказать «собственность правительства».

Я нагрянул со своим визитом, когда они наслаждались вечерней прохладой у себя в пыльном дворе, сидя под манговым деревом, с ветки которого яростно пылала висячая электрическая лампочка мощностью в немало ватт. Никогда не встречал я города, столь изобилующего светом, столь затянутого в электрические провода. Я окликнул их с неасфальтированной дорожки, а они, прикрывая глаза от электрического сияния, издали возгласы скорее недоверия, чем радости. Золовка сидела за швейной машинкой, сшивая те куски ткани, что купила в Летеме. Инженер был в гой же одежде, что я видел на нем в ночь, когда были танцы: белые брюки и зеленая полосатая рубашка. Его жена, госслужащая, была в пушистых белых тапочках. Я подумал, что они вряд ли подходят для слоя пыли толщиной в несколько дюймов, на которой отпечатался хаос следов, превратившихся в черно-белые барельефы при мощном освещении.

Под приглушенные приветственные возгласы из небольшого дома «национального достояния» вышло несколько человек. Целая отдельная семья, как мне показалось, но госслужащая, чью серьезность я теперь интерпретировал как меланхолию, представила их как членов семьи своего мужа. Муж был отправлен за пивом, а она вышла в переднюю комнату, которая мгновенно накалилась слепящим светом, перепрыгнувшим через зарождающуюся улицу, прошла в боковой выход во двор и тут же вернулась с бутылкой белой жидкости, особого бразильского напитка, который, по ее словам, она приготовила сама. Как оказалось, это был сок анноны игольчатой, которая растет в любом дворе на Карибах и не требует ухода. Мы выпили анноно-вый сок с мякотью; когда инженер вернулся с пивом, мы быстро выпили пиво, чтобы не дать ему согреться; и дальше беседовали как могли.

Среди них не было ни одного уроженца Боа-Висты: Боа-Виста, сказали они, это для бразильцев смешно, это самая что ни на есть дыра в захолустье. Они боялись, что я получаю слишком скудные впечатления от Бразилии. Видел ли я фотографии Бразилии? Затем инженер спросил меня, читал ли я Шекспира. В оригинале? Он оглядел меня с завистью и удивлением. Он сам любил книги. Да, сказала его жена, он действительно большой читатель. «Камоэнс, Данте, Аристотель, — сказал инженер, — Шелли, Ките, Толстой». И целую минуту мы обменивались именами писателей, инженер встречал каждое известное ему имя словом. «Ах!» Да, сказал он в конце, чтение — великая вещь, она совершенствует человека.

Пока мы разговаривали, между нами падали манго. Смех, раздававшийся в ответ, помогал преодолеть паузы в беседе и придавал ей оживленности. Прежде чем я уехал, госслужащая сказала, что будет очень рада завтра показать мне город. Я ответил, что это прекрасно, но как же ее работа? Она улыбнулась и пожала плечами; она зайдет за мной в отель около девяти.

На обратном пути через мертвый город, ярко освещенный луной, я пошел по улице с борделями. Маленькие сверкающие черные ручейки прорыли глубокие каналы в застывшей твердой грязи. В паре обветшалых домов негромко играла музыка и несколько человек танцевали, вовсе не буйно. Женщины были толстые, немолодые, ничем не примечательные. Они казались немытыми и так мало постарались выглядеть «плохими», что я даже не мог с уверенностью сказать, проститутки они или нет; внешний вид и степень привлекательности проституток так сильно разнятся от культуры к культуре. Я отправился прямиком в отель. Когда я зажег свет, по комнате врассыпную побежали тараканы. Комары даже не пошевелились. Я закрыл окно, чтобы не несло помойкой с пустыря, и с ног до головы натерся средством от насекомых, добавив еще один запах к тепловатой несвежести комнаты. Этикетка на бутылке обещала полную защиту по крайней мере на четыре часа.

Столовая была просторная, высокая, освещенная через многочисленные окна; она походила бы на гимнастический зал, если бы громадный стол в форме буквы L не придавал ей сходства с актовым залом, из которого начали выносить мебель. Утром я встретил там одного-единственного человека. Он приветствовал меня тепло, как свойственно тем, кто уже сходит с ума от одиночества. По-испански он рассказал мне, что приехал из Рио, что он торговец (полагаю, он имел в виду контрабандист) и что он уже три дня в Боа-Висте ждет самолета. Он уже посетил единственный кинотеатр, обошел все бары; больше делать нечего, и он начинает лезть на стенку. Я спросил, сходил ли он в бордель. Да, сказал он безрадостно, сходил; он собирался сказать еще что-то, но тут позади нас раздалось отрывистое металлическое дребезжанье. Мы обернулись и увидели птицу, или так показалось, крыльями бившуюся о стекло. Затем человек из Рио встал, подошел к окну и прикрыл живое существо ладонью, успокаивая его волнение. «Таракан», сказал он, и положил его в карман брюк. Когда он вернулся к столу, блеск в глазах исчез, и он заговорил как человек, взывающий к сочувствию. Да, сказал он, он был в борделях, прошлой ночью и был; но женщины там viejas, feas у negras — старые, страшные и черные.

Из-за экскурсии с госслужащей мне пришлось пропустить ярмарку, которая могла бы дать мне возможность посмотреть на Боа-Висту с другой стороны; Хьюсон позднее говорил, что ярмарка производила сильное впечатление. Госслужащая зашла за мною чуть позже девяти, закончив работу на день. Как и большинству госслужащих в Боа-Висте, делать ей было почти нечего. Мы побрели по горячей пыли. Запах собачьего дерьма был неустраним, как и вид голодных дворняг, сцепившихся в совокуплении, с пустыми и глупыми мордами. Из худых детей, которых я видел, немногие не имели какой-нибудь кожной болезни, некоторые были с физическими уродствами. Мы зашли в примитивную типографию, выпускавшую правительственную газету с рваными краями (из тех, кто был в типографии, большинство тоже, казалось, ничего не делало), зашли на небольшой грязный рынок, где всё, кроме нескольких индейских соломенных шляп, было импортным, в родильный дом, управляемый монашками, восхитительно организованный и чистый, и наконец во Дворец правительства, центр административной нервной системы.

Дворец был большим, ничем не примечательным бетонным зданием, наполненным госслужащими, машинистками, скоросшивателями и тишиной. В комнате, устеленной коврами, мне показали стол губернатора, громадный и пустой (думаю, губернатор был на ярмарке). На стене висела огромная карта Бразилии, дававшая почувствовать размеры страны (какую малюсенькую часть ее мы покрыли вчера!) и периферическое положение Боа-Висты. Два больших белых альбома лежали на журнальном столике. Госслужащая уговорила меня открыть их. Я думал, что увижу карты, чертежи и фотографии индустриальных объектов. А нашел там королев красоты на высоких каблуках со всех штатов и территорий Бразилии: Мисс Риу-Бранку, Мисс Амазонка и т. д. Госслужащая и секретарь терпеливо улыбались, пока я перелистывал одну глянцевую фотографию за другой, королеву за королевой, доказывая свою мужественность и не желая оскорблять бразильскую женственность. В коридоре в стеклянной витрине стоял макет прекрасно спланированного города, идеального по простоте и симметричности. Это был Боа-Виста будущего. Я не мог ничего узнать на этом макете, и спросил, где здание, в котором мы сейчас находимся. Ни один человек не смог мне этого сказать.