Из зарослей вывалились оба крестьянина, похожие на сросшихся
боками сиамских близнецов. Дед рукой в брезентовой рукавице держал Скарпею за
шею, дурачок прижимал к груди крепко ухваченный хвост, змея же оплетала обоих
живыми, пульсирующими кольцами.
Чистый Лаокоон, отрешённо подумал Анисий, который вспоминал
в эту минуту покойницу маменьку, сестру Соньку, Эраста Петровича, Масу.
Прощайте все, кого любил. Прощай, синее небо и зелёная листва.
– Бейте её, гадину! – крикнул Блинов. – Ножом
её, ножом!
В ответ донеслось:
– Зачем же ножом… Мы её в з-зоологический сад…
Вот и предсмертное помрачение, сообразил давящийся хрипом
Анисий – последняя фраза была произнесена голосом Эраста Петровича.
Змееборцы запихивали отчаянно сопротивляющегося гада в
мешок, но Тюльпанов сейчас был бесконечно далёк от этой недостойной суеты.
Тут снова раздался знакомый голос, произнёсший с укоризной:
– Нехороший вы человек, Б-Блинов. Подругу «гадиной»
обзываете, смерти ей желаете.
– Шеф, вы?! – выдохнул Анисий, изумлённо глядя на
раскрасневшегося от схватки деревенского дурака. Возможно ли?
Недоумок щербато улыбнулся губернскому секретарю и замычал.
Вместо него ответил старый пьяница:
– Б-благодарю, Тюльпанов. Вы чересчур лестного мнения о
моих маскарадных способностях.
Молодой человек даже не попытался уразуметь, каким образом
старый пьянчужка вдруг превратился в шефа – до бренного ли, когда жизнь на
самом донышке и продолжает вытекать капля по капле. Каким бы чудом вас сюда ни
занесло, Эраст Петрович, лучшего прощального подарка и пожелать нельзя.
– Прощайте, шеф… – прошелестел Анисий на последних
крохах воздуха, ещё остававшегося в лёгких.
Эраст Петрович нахмурился:
– Эй-эй, Тюльпанов! Вы только не вздумайте в самом деле
п-преставиться. Стыдно это – от одного страха помирать.
С укором взглянул губернский секретарь на любимого
начальника.
– Зачем обижаете умирающего, господин Фандорин? Грех
это.
От обиды ещё воздуху выдавилось, малая толика:
– Яд… и боль адская…
– Ещё бы не боль – такими зубищами хватануть. –
Шеф задумчиво осмотрел рукавицу, всю в точках от змеиных зубов. –
Б-брезент не прокусила, а вашу лайку – запросто. Больно, но не опасно. Змея-то
неядовитая. Это, Тюльпанов, амурский полоз. На основании вашего д-донесения и
показаний Ангелины Крашенинниковой – а она понаблюдательней вас – я справился в
волостной читальне по зоологическому атласу. Великолепнейший экземпляр, не
правда ли, Антон Максимилианович?
Земец был бледен и тряс головой, словно отгоняя наваждение.
Анисий же молча – возможности говорить уже не было – ткнул
себя в кадык: а как же, мол, паралич дыхания?
Шеф велел:
– Ну-ка скажите: «Ап-чхи!»
Тюльпанов удивился, но чихнул. И – чудо из чудес – сам не
заметил, как вдохнул немножко воздуха. Потом ещё, ещё и, наконец, задышал
полной грудью.
– Да кто вы такой, господин ряженый? – очнулся от
потрясения председатель. – Кто это, Анисий Питиримович? И что за странные
инсинуации в мой адрес?
Эраст Петрович повернулся к земцу:
– Я – коллежский советник Фандорин. А у вас, как я
вижу, новая фляга? – Он показал на сияющую медную фляжку, что висела на
поясе у Антона Максимилиановича. – А где же старая? Держу пари, что она
была обшита замшей и имела чудесную серебряную к-крышечку, которая могла
использоваться в качестве чарки.
Предложение этого странного пари отчего-то возымело
удивительный эффект. Народный избранник перестал протестовать и попятился.
VI
– Скажите, Тюльпанов, вы сами-то читали п-протокол,
который выслали мне позавчера? Тот, где исправник описывает место смерти
Крашенинникова? – Шеф смотрел на своего помощника с укоризной.
– Нет, а зачем? Просто велел ему сразу писать под
синьку… Я ведь видел всё собственными глазами и изложил вам в донесении.
– В том-то и штука. Вы написали, что на столе стояла
замшевая фляга со стаканчиком, а исправник никакой фляги не приметил. Это
означает, что за время, пока вы пребывали в б-бесчувствии, сей сосуд со стола
загадочным образом исчез. Не полоз же его с собой унёс, верно?
Анисий похлопал глазами и сдвинул белёсые брови.
– Там не было никого кроме меня и дочери
Крашенинникова!
– Именно поэтому сначала я заподозрил девушку. Вчера
утром её величество со свитой наконец отбыли в Петербург, и я тут же отправился
сюда. Разыскал в Ильинском Крашенинникову, расспросил её как следует. Если бы
она сказала, что никакой фляги не видела – это означало бы, что она и есть
п-преступница. Ведь она очнулась раньше вас. Но Крашенинникова отлично
разглядела и описала флягу, а заодно припомнила, что после обморока фляга со
стола исчезла. Отсюда следует что неподалёку находился кто-то третий,
наблюдавший за вами из темноты. После того как Крашенинникова подробно описала
мне змею и я установил, что это безвредный полоз, стало ясно: приказчик умер не
от укуса. Отрава, вероятнее всего, содержалась в т-таинственным образом
испарившейся фляге. Некий гость, которого Самсон Степанович принимал у себя в
сторожке, угостил его отравленным напитком, а потом сделал на шее мертвеца два
маленьких надреза, имитирующих змеиный укус. Доморощенного волостного эксперта
эта уловка отличным образом провела. Из-за того, что полоз не какой-нибудь, а именно
амурский, выйти на истинного убийцу мне было нетрудно.
Фандорин смотрел уже не на Анисия, а на председателя,
который стоял неподвижно, кусая побелевшие губы.
– Кто кроме вас, Блинов, мог привезти сюда амурского
полоза? Вы в прошлом году вернулись с Дальнего Востока. Тигровых шкур не
добыли, но зато обзавелись великолепным живым трофеем. Цель у вас была невинная
и даже похвальная: отвадить крестьян-браконьеров от Гниловского болота, чтоб не
уничтожали редких птиц и не мешали вам охотиться. План остроумный, и отлично
удался. Но кроме суеверных крестьян вашего полоза видел и Крашенинников. Во
всяком случае, он знал, что Скарпея – не выдумка местных кликуш, только
следователю про это не говорил. Очевидно, боялся, что его сочтут сумасшедшим.
Кстати говоря, Тюльпанов, я с самого начала не держал Самсона Степановича на
подозрении. Знаете, почему? Потому что он разбрасывал по краю пруда отравленную
приманку для змеи.
– Почему отравленную, шеф? – удивился
Анисий. – С чего вы взяли?
Фандорин лишь вздохнул: