Нефритовые четки - читать онлайн книгу. Автор: Борис Акунин cтр.№ 152

– Я тоже. Ныне суббота, мамка пирогов напечёт.

– И меня отпусти!

– И меня!

Полуобернувшись к пророчице, но избегая смотреть ей в глаза, Эраст Петрович как можно спокойнее сказал:

– Пускай идут, кто хочет. А мы останемся.

В пещере стало шумно. Ребятишки заспорили между собой. Одни убеждали остаться, другие уходить. Кто-то из мальчишек, разгорячившись, полез драться. Поднялся гвалт: крики, плач, ругань.

И здесь произошло то, чего Фандорин больше всего боялся.

Услышав, что в мине начался какой-то непонятный переполох, ожидавшие снаружи мужчины решили вмешаться. Их, конечно, тоже можно было понять. Легко ли столько времени томиться в неизвестности и бездействии?

На дощатую дверь обрушились мощные удары, и она не выдержала, треснула пополам. Внутрь хлынул свежий морозный воздух. Он-то и решил дело.

Дуновение жизни, вторгшееся в подземную яму, подействовало сильнее любых доводов и призывов. Словно притянутые мощным магнитом, дети гурьбой, толкаясь и давясь, кинулись к выходу.

– Стойте, дурачки! Пропадёте! – истошно выкрикнула Кирилла. Хотела ухватить, удержать, но Фандорин зорко следил за каждым её движением и с места, пружинистым прыжком, скакнул на пророчицу – намертво вцепился в запястье, к которому была прикреплена проволока, и прижал его к полу.

За свою жизнь Эрасту Петровичу приходилось множество раз драться врукопашную, подчас с очень серьёзными противниками. Но никогда ещё он не встречал такого остервенения, с каким сопротивлялась эта тонкая, иссушенная постом женщина.

Удар ребром ладони по шейным позвонкам на неё не подействовал. Короткий, но сильный хук в висок тоже.

Хрипя от ярости, Кирилла пыталась рвануть нить, а другой рукой вцепилась врагу в горло, да так, что продрала ногтями кожу – на фандоринскую рубаху хлынула кровь.

С другой стороны на Эраста Петровича налетел кто-то ещё. Острые зубы впились в кисть руки, которой он пытался стиснуть Кирилле сонную артерию. Полкашка!

– Не сюда! – простонала пророчица. – Столб сшибай! Столб!

Девчонка разжала зубы и проворная, как уж, скользнула к опоре, навалилась на неё всем телом.

Столб скрипнул, но выдержал – не больно-то тяжёлым было худенькое тельце.

Вытянувшись, Фандорин отшвырнул «псицу» ударом ноги.

Оставалось продержаться самую малость – в проход протискивались последние из детишек.

– Быстрей, быстрей! – крикнул он, наконец сжав Кирилле шею в нужном месте.

Та забилась, засучила ногами, но, вопреки всем физиологическим законам, сознание не потеряла, а вдруг крепко обхватила Фандорина и повалила на себя.

Просипела:

– Круши-и-и!

Не долее секунды понадобилось Эрасту Петровичу, чтобы высвободиться: откинул голову назад, со всей силы двинул проклятой ведьме лбом в нос, и та наконец угомонилась, обмякла.

Но за эту секунду Полкашка успела отскочить к стенке и с разбега, отчаянно визжа, кинуться на столб.

Помешать ей Фандорин уже не мог.

Единственное, что успел – бешено оттолкнувшись, перекатиться ближе к выходу.

Затрещало дерево, дрогнула земля, а потом наступил конец света – сделалось чёрным-черно и очень тихо.

Лучами во все стороны

Очнулся Эраст Петрович оттого, что на лицо ему упала горячая капля. Потом ещё одна.

– Окиро, данна, окиро! [29] – приговаривал срывающийся, плачущий голос.

Просыпаться совсем не хотелось. Наоборот, хотелось снова провалиться в тишину и черноту. Он уж и собрался это сделать, но сверху снова упала горячая капля.

Фандорин неохотно открыл глаза и увидел прямо над собой зарёванную физиономию слуги, а за ней, повыше, но не сказать чтобы очень высоко – серо-алое рассветное небо.

В поле зрения ещё не вполне пришедшего в себя Эраста Петровича влезло ещё одно лицо, с подкрученными усами и лихим чубом.

– Живой! Выходит, зря я за упокой молился, – весело сказал Одинцов и протянул руку, чтобы стряхнуть Фандорину пыль со лба, но Маса злобно зашипел на урядника, оттолкнул его пальцы и сделал это cам.

Ногти у японца были некрасивые – обломанные, грязные, все в земле и запёкшейся крови.

Над возвращающимся к жизни Фандориным склонился третий человек – Евпатьев.

– Мы уж и не чаяли. Нипочём бы не отрыли, если б не ваш азиат. Не человек, а землеройная машина. Без лопаты, без всего, голыми руками откопал.

– Долго лежу? – сухим и скрипучим (самому противно стало) голосом спросил Фандорин.

– Ой, долго, Ераст Петрович. Говорю, я уж по тебе молитовку прочёл. На косоглазого твоего серчал: «Уйди, нехристь! Не моги покойника теребить!». А он все трясёт тебя, щеки трёт, в губы дует.

– В губы? – удивился Фандорин. – То-то во рту привкус, будто леденцов наелся.

Зачерпнул в горсть снега, проглотил. И словно живой воды попил. Смог сесть, а потом и встать. Ощупал себя: переломов нет, ушибы – ерунда. Только вот скрипит на зубах. Пожевал ещё снегу.

Вокруг никого.

Большая поляна. Почерневшая от времени часовня. Полуразвалившиеся ворота со старым восьмиконечным крестом на венце.

Снегопад кончился. Мир бел и чист.

– Г-где дети?

– Разбежались. Брызнули в стороны, как от черта, – сказал Никифор Андронович. – Там внутри кто-нибудь остался?

– Кирилла и её п-поводырка. Больше никто.

– Далеко от входа?

– Сажени четыре.

Евпатьев вздохнул:

– Далеко. Голыми руками не докопаешься.

Полицейский отрезал:

– И нечего. Зряшное дело – мертвяков тревожить. Да ещё таких. Пускай лежат, где легли. Сами себе могилу выбрали. Память вот только поставлю…

Ульян ловко вскарабкался на ворота, снял крест, спрыгнул.

– Самоубийцам вроде не полагается, – заметил Евпатьев, наблюдая, как урядник вколачивает крест на склон обрыва, прямо над чёрной земляной осыпью.

– Если за веру, не возбраняется.