– Не могу поверить… – Евпатьев остановился, хватая
ртом воздух. Вытер со лба пот. – Это какая-то дьяволица! До чего виртуозно
она меняла обличье, попадая в новую среду! С нищими в Раю была благостна, с
лубошниками шутила, книжников проняла учёностью… А нам как морочила голову!
Честно признаюсь: она мне чрезвычайно нравилась…
– Мне т-тоже, – признался Фандорин. – Что уж
говорить про бедных «овец». Талантливая женщина. Дьяволица? С нашей точки
зрения – да. Но она смотрит на мир иначе.
Одинцов сердито оглянулся на них:
– Что встали? Не время языки чесать. Вперёд, вперёд!
Возок довёз их до леса, дальше пришлось идти на лыжах, по
следам: одни побольше, с ямками от посоха, другие поменьше, да ещё широкая,
неровная полоса, прометённая рясой странницы – будто по снегу проползла
огромная змея.
Масе лыж не хватило, да он и не умел на них ходить. Однако
оставаться с кучером Митькой не пожелал: упорно ковылял сзади, проваливаясь по
колено.
– Один побегу! – пригрозил урядник, шедший
первым. – А, ну вас!
И, быстро перебирая ногами, скрылся в мраке. Хорошо ему –
привык шастать по зимнему лесу, городским за ним было не угнаться.
– Далеко ещё? – спросил Эраст Петрович, светя
перед собой фонариком.
– До скита? Ульян говорил, на лыжах с час будет.
Кирилле понадобилось вдвое дольше. Тем более с повязкой на глазах… И всё же они
должны были туда добраться засветло. Ульян прав. Поспешим!
Только Маса дотащился до своего господина, только сел в снег
передохнуть, только сунул в рот леденец, а лыжники уж снова сорвались с места.
Хоть двигались куда медленней Одинцова, а всё же, не прошло
получаса, догнали.
Сначала услышали доносящуюся из темноты ругань, потом
увидели самого полицейского. Он хромал на одной лыже, вторую, сломанную,
использовал в качестве костыля.
– Ведьма! Тропинку заколдовала! На ровном месте
споткнулся! Лыжа треснула, да ещё щиколку подвернул, – плачущим голосом
пожаловался он. – Опоздаем, сызнова опоздаем!
Обогнали его, прибавили ходу.
Плохо, что снег повалил. Две цепочки следов с каждой минутой
делались все неразличимей. Совсем заметёт – придётся останавливаться, ждать
Одинцова. Он один знал, как лесом выйти к скиту.
Но вот деревья начали редеть, луч фонаря упёрся в
пространство, расширился и поблек, ничего не выхватив из черноты.
Поляна!
Следы повели прямо вперёд и через десяток метров растаяли –
на открытом месте снег застилал землю быстрей, чем в лесу.
Лыжники остановились.
– Там он, там! Близко уже! – донёсся сзади крик
Одинцова.
Урядник догнал их, шумно перевёл дух.
– Вон часовня торчит! Давай, давай!
Меж белых хлопьев, действительно, проглядывало что-то
тёмное, вытянутое вверх.
– Где их искать? Г-где может быть мина?
Эраст Петрович во все стороны светил своим электричеством.
Евпатьев запалил прихваченную из охотничьего домика лампу. Ульян снова нырнул
во тьму.
– Я всё думаю: а может, вы ошиблись? – с надеждой
спросил Никифор Андронович. – Насчёт детей, а? Ну подумайте сами, как бы
они сюда добрались из своих деревень? Мы на санях вон сколько ехали.
Фандорин лишь вздохнул.
– Я спрашивал про это у Одинцова. Он говорит –
запросто. Река вьётся, делает изгибы. По ней сюда из Денисьева полтораста
вёрст. А лесом, напрямую, сорок – сорок пять. Из остальных селений ещё ближе.
Для местных ребятишек, привыкших к ходьбе на лыжах, не расстояние. Сколько их
заманила сюда «псица» – вот в чём воп…
– Есть! Нашёл! – раздался крик из темноты. –
Сюда!
Евпатьев так рванулся с места, что потух огонёк в лампе.
Фандорин забыл качать рычаг – фонарик погас.
Но впереди вспыхнуло яркое пламя – это урядник поджёг еловую
ветку, сделав импровизированный факел.
Стало видно часовню, притулившуюся к отвесному склону
лесистого холма. Прямо посреди обрыва, на уровне земли темнела маленькая
дощатая дверца.
По обе стороны от неё, присыпанные снегом, лежали лыжи и
санки.
Их было много, десятки.
– Тссс! – цыкнул Ульян, прижимаясь ухом к дверце.
Эраст Петрович подошёл ближе и услышал едва различимое
пение.
Чистые, ангельские голоса доносились откуда-то издали, будто
из самых недр земли.
– Господи! Живы! – прошептал Никифор Андронович и
не выдержал, всхлипнул. – Что стоишь, Ульян? Заперто? Так вышибай!
Фандорин схватил изготовившегося к разбегу урядника за
плечи, отшвырнул в сторону – тот упал в снег.
– Не сметь! А если мина подготовлена по всем правилам?
З-забыли про «лёгкую» смерть? Стойте тихо. И, что бы ни случилось, внутрь не
лезьте.
Он шагнул к двери и осторожно постучал. Потом позвал:
– Мать Кирилла!
Громче:
– Мать Кирилла! Это я, Эраст Петрович Кузнецов!
Пение смолкло.
– Дозволь и мне, матушка! Допусти! – проникновенно
попросил Фандорин, делая рукой отчаянные жесты помощникам: спрячьтесь,
спрячьтесь!
Полицейский затоптал горящую еловую ветку, и оба шарахнулись
в стороны. Их поглотили темнота и снегопад.
Ответа изнутри не было, и Фандорин снова закричал, но уже не
с мольбой, а с угрозой, да ещё истеричности в голос подпустил:
– Пусти! Что ж, вы спасётесь, а я пропадай? Грех,
матушка! Я тебя из огня вытащил, а ты меня в геенне бросаешь! Открывай! Все
одно не отступлюсь!
Из-за двери донёсся шорох.
Он приготовился.
Схватить её, выдернуть наружу – это главное. Евпатьев и
Одинцов как-нибудь с ней справятся. Самому же быстрее, пока дети, не поняли в
чём дело, добраться до подпиленного столба, если он тут есть.
Щёлкнул засов. Заскрипела дверь.
Эраст Петрович занёс правую руку, в левой держал фонарь, и
уж начал потихоньку подкачивать пружину. Как найти столб, если внутри темно?
Дверь отворилась.
Лёгкая смерть
Руки пришлось опустить – обе. Правую, потому что открыла не
Кирилла, а Полкашка. Левую, потому что фонарик был ни к чему – внутри горели
свечи. Много.