Нефритовые четки - читать онлайн книгу. Автор: Борис Акунин cтр.№ 125

– А милосерднее. Больше человеку помощи от Бога, особенно если кто слабый. По-вашему как выходит? Коли душой хил и сердцем робок, так до пиявки поганой доперерождаешься. И никто тебя не укрепит, не поддержит – ни Иисус Христос, ни Матушка-Богородица, ни добросклонные ангелы? Страшно так-то, одному. Иисус Христос потеплее Будды вашего будет, с Ним и жить легче, и на душе светлее. Надежды больше.

Японец запыхтел, кажется, не найдясь, что на это ответить. В теологии бывший якудза был не силён.

Почувствовав, что оппонент дрогнул, дьякон перешёл в наступление.

– А то покрестились бы? – задушевно сказал он. – Вам бы от того хуже не стало, а мне счастье – живую душу к Христу повернул. Право, сударь, что вам стоит?

– Нерьзя. – Маса вздохнул. – У нас говорят: срузи князю, которому срузир твой отец. А есё говорят: исчинная вера в верносчи.

Тут призадумался дьякон.

Эраст Петрович не стал мешать богословскому диспуту, переместился к третьим саням, евпатьевским.

 

Это был целый домик на полозьях: обшитый войлоком, с крышей, над которой вился дымок из трубы, а в окошке горел свет.

На облучке сидел кучер в огромной дохе, похожий на меховой шар, и сиплым голосом пел:

Помню, я ещё молодушкой была,

Наша армия в поход куда-то шла…

Песня была подходящая, длинная, с романтическим сюжетом: про несбывшуюся любовь меж простой девушкой и молодым офицером.

…Он напился, крепко руку мне пожал,

Наклонился и меня поцеловал,

– с чувством вывел бородач, и тут дверца повозки приоткрылась.

– Эраст Петрович? Не умаялись? Что вы, будто заяц. Не юноша ведь, вон борода наполовину седая. Садитесь ко мне, обогрейтесь, – позвал промышленник.

Фандорин не «умаялся» и уж тем более не замёрз, но приглашение принял. Этот человек вызывал у него особый интерес.

Внутри было чудо как хорошо. Сразу видно, что Никифор Андронович часто бывает в зимних разъездах и привык путешествовать с комфортом.

На стенках с двух сторон горели яркие керосиновые лампы, в углу потрескивала углями маленькая железная печка. Больше всего Эраста Петровича поразила внутренняя обивка.

– Это что, горностай? – спросил он, проводя ладонью по белому с чёрными кисточками меху. Ощущение было такое, будто гладишь по волосам юную и прекрасную деву.

Евпатьев засмеялся, блеснув отличными белейшими зубами.

– Мне ещё отец говорил: кто пышно себя подаёт, тому с кредитом проще. Мы, Евпатьевы, без расчёту ничего не делаем.

– П-позволю себе в этом усомниться. Если б ваши предки были столь прагматичны, то давно отказались бы от староверия.

– Ошибаетесь. Купцу да промышленнику в старообрядстве сподручней. – Никифор Андронович весело подмигнул. – Всякий партнёр знает, что у старовера слово твёрдое, а это в смысле того же кредита чрезвычайно полезно. Опять же приказчики и работники не пьют, не воруют. Я вообще пребываю в убеждении, что вся Россия много бы выиграла, если б лицом в нашу сторону повернулась.

Теперь Евпатьев говорил уже без улыбки, серьёзно – видно, что обдуманное и выстраданное.

– Пётр Первый, сатана припадочный, превратил нас в недо-Европу. Рожа бритая, на пузе жилетка, а как были наособицу, так и остались. Только пить да табак курить приучились. По-своему надо жить – как природа, вера, традиция предписывает. Нечего из себя дрессированного медведя изображать.

– То есть бояться Антихриста и живьём в з-землю закапываться?

Никифор Андронович аж застонал.

– Вот! Того и страшусь! Что все теперь так же говорить станут! Горстка дремучих дикарей всей нашей исконности компрометацию сделает. Будут старообрядчество с изуверским сектантством смешивать! Только знаете, что мне в голову пришло? В эту самую минуту!

Он наклонился к соседу, со лба упала длинная золотистая прядь. Волосы у Евпатьева были ниже ушей и вроде как стрижены по-старинному, в кружок, однако этот фасон почти в точности совпадал с нынешней парижской модой, особенно в сочетании с бородкой а-ля Анри-Катр.

– А может, оно и к лучшему? – глаза промышленника так и загорелись – очевидно, мысль, действительно, осенила его только что. – Главный враг старой русской веры не официальная церковь, той-то общество цену знает. Наша беда – фанатики, беспоповцы, кто не признает священников и всякой организованности. Так что я подумал-то? Не было счастья, да несчастье помогло. Нужно оповестить всю старообрядческую Россию, до чего изуверы людей довели. Многие устрашатся, многие от беспоповства отшатнутся! И оттого наша церковь только укрепится. Организуемся, объединимся – и будет у нас своя иерархия, свой патриарх. Власть перестанет нас опасаться, поймёт, что мы государству союзники, потому что люди наши работящи, трезвы и к революциям не склонны. Основа у нас та же, что у английских пуритан, да ещё и построже. На таком фундаменте можно крепкое здание построить!

Он говорил так убеждённо, так горячо, что Эраст Петрович хоть и был со многим не согласен, но поневоле заслушался. Никифор Евпатьев был похож на старорусского воеводу или витязя – Евпатий Коловрат, да и только.

– И как же вы намерены обратить это несчастье в счастье? – осведомился Фандорин.

– Очень просто. По-современному. Как только доедем до следующей деревни, пошлю гонца в Вологду, в редакцию своей газеты. Пусть мчатся в Денисьево и первыми сделают репортаж о самоубийствах. Именно в той тональности, какую я вам сейчас описал. Перья у моих ребят бойкие, так что статьи перепечатают во всей периодике, и столичной, и провинциальной. Здесь главное – кто первым поспел, да каким взглядом посмотрел. Не по старой вере удар придётся, а по беспоповской ереси. Мне Крыжов сказал, вы тоже из наших. Так что вы про мою идею думаете?

– Жарко у вас, – уклонился от ответа Фандорин. – Б-благодарю за приют, но я, пожалуй, разомну ноги.

Снаружи вилась снежная труха – поднимался ветер. Движение поезда замедлилось, так что теперь бежать Эрасту Петровичу не пришлось, хватило быстрого шага.

Евпатьевский кучер закончил прочувствованный сказ про молодушку и тянул песню про замерзающего в степи ямщика – заунывную, как колыбельная.