– Я те дам вино-листки, – негромко
протянул вожак и сплюнул на сторону непрожеванный лоскут мяса. – Тут такой
мазан – раз в жизни бывает, да не во всякой еще жизни. Большой человек нам
доверился. И если сыщется гнида, кто мне тухлянку затешет, вот энтой вот вилкой
всю требуху выковырну и жрать заставлю.
Он помолчал, и по застывшим позам разбойников
я понял, что прозвучавшая угроза – не фигура речи, а вполне буквальное
обещание. У меня по телу пробежали мурашки.
– Ты, Культя, не пужай, – сказал всё
тот же, очевидно, самый отчаянный из шайки. – Ты толком разрисуй. Чё нас
за сявок держат? Ну, на шухере пару раз поторчали, бакланов каких-то попасли.
Рази это мазан? Мы ж волки, а не псы какие.
– Не вашего ума дело, – отрезал
главарь. – Будете чирикать, как велю. – Он подался вперед. –
Тут, Топор, такая буза, что вам знать не надо, крепче спать будете. А зачем нас
в дело позвали, еще впереди. Мы себя покажем. И вот что, братва. Как мазан
отвиснет, будем лапти кидать.
– С Хитровки? – спросил
кто-то. – Или с города?
– Дура! С Расеи, – веско обронил
Культя. – За такие дела сыскари нас на жилки растянут.
– Как это с Расеи? – вскинулся тот,
кого он назвал Топором. – А где же жить-то? В Туретчине что ли? Так я
по-ихнему не знаю.
Культя оскалил щербатый рот:
– Ништо, Топорик, у тебя такой слам
будет, что басурманы сами по-твоему балакать станут. Верьте, братва, Культя
пустыху не гоняет. Намаслимся так – кажному маслица до гроба хватит.
– А не ссучит нас твой большой
человек? – с сомнением спросил все тот же скептик.
– Не из таковских. Самый честной голован
во всем белом свете. Наш Король против него тля.
– Собой-то он каков, человек этот? Поди,
орел?
Я заметил, как напрягся Фандорин в ожидании
атаманова ответа.
Вопрос привел Культю в явное смущение. Он
поковырял вилкой в зубе, словно колеблясь, говорить или нет. Но все-таки
решился:
– Полоскать не стану – не знаю. Это такой
человек, что запросто к нему не подсыпешься. С ним свои фартовые причамали –
вот уж те орлы, не вам чета… Человек этот по-нашему вовсе не говорит. Видел я
его один раз. В подполе навроде нашего, только помене и мало без света. Говорю
вам, человек сурьезный, воздух зря не трясет. Сидит впотьмах, личности не
видать. Шепнет толмачу, тот по-нашему пересказывает. Это наш Король глотку
дерет. А тут Европа. Шепот – он послышней крика будет.
Это замечание, хоть и прозвучавшее из уст
законченного преступника, поразило меня своей психологической точностью. В
самом деле, чем меньше человек повышает голос, тем больше к нему прислушиваются
и лучше слышат. Вот покойный государь никогда ни на кого не кричал. И
обер-прокурор Синода, всесильный Константин Петрович тоже тихонько так
шелестит. Да взять хоть Фандорина – до чего нешумен, а как начнет говорить,
августейшие особы каждому слову внимают.
– Ишь ты, важно. А где у тя с человеком
энтим стреха была?
Фандорин привстал, я тоже задержал дыхание.
Неужто скажет?
В это самое мгновение раздался оглушительный
треск, отозвавшийся заполошным эхом под сводами подвала, с каменного потолка
прямо на стол посыпалась каменная крошка.
– Ни с места, меррррзавцы! – донесся
оглушительный, многократно усиленный рупором голос. – Я полковник
Карнович. Вы все на мушке. Следующая пуля – тому, кто дернется с места.
– М-м-м-м, – услышал я
страдальческий стон Фандорина.
Полковник и в самом деле появился как-то очень
уж не ко времени, но, с другой стороны, арестование всей шайки, и, главное,
самого Культи должно было дать лазейку к доктору Линду. Ай да Карнович, как
ловко он прикинулся, что полученные от меня сведения нисколько его не
интересуют!
Бандиты разом обернулись, но я не успел толком
разглядеть их лиц, потому что Культя крикнул:
– Суши светило! – и разбойники
кинулись врассыпную, опрокинув все три факела.
В погребе стало темно, но совсем ненадолго.
Через секунду черноту со всех сторон пронизали длинные, злые сполохи огня, а
грохот поднялся такой, что у меня заложило уши.
Фандорин дернул меня за руку, и мы оба
повалились на пол.
– Лежите тихо, Зюкин! – крикнул
он. – Тут уже ничего не сделаешь.
Мне показалось, что стрельба не утихала очень
долго, время от времени перемежаемая воплями боли и громогласными командами
Карновича:
– Корнеев, ты где? Давай со своими
вправо! Миллер, десять человек влево! Фонарей, фонарей сюда!
Вскоре по подвалу зашарили лучи света – по
бочкам, перевернутому столу, двум неподвижным телам на полу. Пальба
прекратилась так же внезапно, как началась.
– Выходить с поднятыми руками! –
крикнул Карнович. – Все равно никуда не денетесь. Дом оцеплен. Культя
первый!
– Вот те Культя!
Из дальнего угла вновь выплеснуло языком
пламени, и лучи разом метнулись к тому месту – я увидел перевернутую бочку, а
над ней силуэт головы и плеч.
– Убьют, б-болваны, – зло процедил
Фандорин.
Грянул оглушительный залп, и от бочки во все
стороны полетела щепа, потом снова и снова. Из угла никто больше не
отстреливался.
– Сдаемся! – крикнули из
темноты. – Начальник, не пали!
Один за другим, высоко воздев руки, на
открытое место вышли трое, причем двое едва держались на ногах. Культи среди
них не было.
Эраст Петрович поднялся и вышел из укрытия. Мы
с Масой последовали за ним.
– Добрый вечер, – иронически
приветствовал Фандорина полковник, со всех сторон окруженный рослыми молодцами
в статском платье. – Какая неожиданная встреча.
Даже не взглянув на начальника дворцовой
полиции, Эраст Петрович направился к перевернутой бочке, из-за которой
высовывалась безжизненно откинутая рука. Присел на корточки и тут же поднялся.
Вокруг откуда ни возьмись появилось очень
много людей. Одни надевали наручники на сдавшихся разбойников, другие сновали
между бочек, третьи зачем-то шарили по полу. Повсюду скользили электрические
лучи, их были десятки. Воздух терпко пах гарью и порохом. Я зачем-то посмотрел
на часы. Было без семи двенадцать, а это означало, что с того момента, когда мы
проникли в подвал, прошло всего шестнадцать минут.