Меркурий - до востребования - читать онлайн книгу. Автор: Катя Рубина cтр.№ 13

– Я ошиблась, что же теперь делать? И ничего нельзя исправить? Теперь до конца жизни это чувство вины будет со мной, так, что ли?

«Почему? Во-первых, тебя никто не обвиняет. Ты уже сама себя истерзала, сама затюкала, тебе плохо, тебе муторно и в связи с этим тебе хочется обличать, ты-де такая утонченная натура, такая особа до чертиков чувствительная, такая нежная фиалка, которую топчут грязные кирзовые сапоги. Во-вторых, что сидишь-то? Ждешь, пока кто-нибудь к тебе прискочит на таком розовом единороге и скажет: ‘‘ГУЛУБО КА УВАжаемая Пупель, не соизволите ли вы дать мне свои нетленки, дабы мы их издали на парчовой бумаге с золотым обрезом, дабы народ ваш смог прочитать, прослезиться и проникнуться вашим тонким чуйством’’. Так, что ли?»

Пупель сидела, раскрыв рот. Она совершенно ошалела от тирады Устюга.

Мысли стадами проносились у нее в голове. «Он все знает в деталях, он все с самого начала знал, он все понял, он может помочь, я не права, я не так все поняла, я никак ничего не могу понять, я абсолютно ничего не понимаю, я действительно должна в кои-то веки, я буду надеяться, нет, я попробую, я, я изо всех сил, блин, что же, и надо сразу и окончательно, надо строже к себе».

После этого сумбура она, наконец, сформулировала вопрос:

– Ты, правда, хочешь мне помочь?

Ответа не последовало.

История Пупель

Наступила жаркая пора – лето. В мастерской Севашко подготовка шла полным ходом. Севашко давал последние напутствия ученикам:

– Экзамены, ядрена вошь, – вот и наступил ваш час. Вы должны все до одного показать блестящие результаты в линейном и тональном академическом рисунке. Все как один должны экзаменационные постановки отрисовать на самую лучшую оценку. На тройку. Больше тройки никто в нашем высшем художественном заведении не ставит, это реальная политика, нарисуй вы хоть шедевр, хоть супершедевр – не поставят. Принципы высшего художественного заведения таковы: получил тройку, значит, рисовать можешь, есть возможность тебя дальше учить. Это теоретические принципы. На самом деле существуют реальные жизненные принципы, заключающиеся в системе уравнивания. Система уравнивания существует для того, ядрена вошь, долго вам это все объяснять и себе нервы трепать. В общем, это все делается, чтобы легче им жилось, свиньям. Ну да ладно, я надеюсь, смотрите у меня, чтобы все по своей тройке получили, зря, что ли, я вас тут вздрючивал до смерти, зря, что ли, карандаши тупили и бумагу марали. Не ссать на экзаменах. Пришел, получил лист со штампом, приколол его на планшет, сразу натурщика в листе поставил, отштриховал и делу конец.

Пупель и Максик выбрали себе факультеты. Пупель решила поступать на обивку для стульев, а Максик – на утюги. И хотя Платон уговаривал его поступать на бежевую-гризальную живопись, Максик рисковать не хотел.

Он уволился из почтового ящика и подал документы на утюги.

Экзамены потекли, помчались. После каждого экзамена ученики обязаны были появляться в мастерской у Севашко и давать подробный отчет о проделанной работе. Так как отчет должен был быть абсолютно объективный, Севашко назначал контролирующих. Он разбил свою огромную группу по парам. Каждый в паре должен был осуществлять надзор друг за другом и потом докладывать Севашко все как на духу. Естественно, Пупель была в паре с Максиком, кто бы мог сомневаться в этом. Они всегда были вместе. Максик несколько раз заглядывал в аудиторию, где рисовала Пупель, давал советы.

– У меня все нормально, – говорил он ей, – можешь не ходить, не отвлекаться, рисуй.

Но Пупель все-таки один раз пришла к нему. Она зашла в огромный зал, где разместились абитуриенты утюгов. Это был самый большой зал в высшем художественном заведении. Оглядев зал, Пупель без труда нашла рисунок Максика. Это был самый лучший лист. Фигура натурщика Осланько, пожилого коренастого дядьки смотрелась как живая, моделировка была такая, что дух захватывало, сходство – чума. Другого Пупель и не ожидала. В мастерской у Платона они несколько раз рисовали Осланько. Максик рисовал его блестяще, но на экзаменах он превзошел самого себя. Абитура с уважением смотрела на него, он давал советы и даже подрисовывал на чужих рисунках, кому ногу, кому руку, делая это быстро, просто и без всякого гонора.

После экзамена Пупель восторженно рассказала Севашко об удивительном рисунке Максика.

– Добре, добре, – говорил Платон, – крепкий мужик, молодца. – Затем, обратившись к Максику, с пристрастием спросил: – А Пупка-то наша, как? Без завихрений ведет дело? Ослика никакого не пририсовала случаем или еще погань какую?

Максик заверил, что все в порядке, очень даже и всякое такое.

– Тоже добре, молодец, Пупка, горжусь.

Севашко был доволен. Все складывалось отлично. Пупель с Максиком преодолевали экзамен за экзаменом. И наконец добрались до самого конца. Наступил день, когда в высшем художественном заведении были вывешены списки счастливчиков. Вся многочисленная группа Севашко была в числе поступивших, ай да Платон, ай да молодца, крепкий мужик, добре, добре!!!

Лето жаркое пришло, свет и радость принесло. Лето жаркое – краски яркие. Деревья зеленые – молодые влюбленные. Пчелы звенят – глаза горят, уста слова нежны говорят.

Счастливые Пупель и Максик явились в мастерскую Севашко с огромным букетом пионов. Он был доволен. Улыбался. Пупель произнесла благодарственную речь, а в конце добавила, что считает Платона их посаженым отцом, у него они встретились, и всякие другие сентиментальные вещи.

– Заходите, всегда вам рад, молодцы. Так, так, так, добре. – Севашко уже составлял план занятий на следующий год.

Летом дни долги, а ночи ясны. Ночью звезды быстро гаснут.

Восходяще солнце красно. Лето – рыжая кобылка скачет по дороге пылко, машет гривой из цветов и прозрачных мотыльков, и прохладных ручейков, и веселых пикников, и румяных шашлыков, на поляне грибников, меж деревьев гамаков, на террасе завтраков, у колонки черпаков, и на зорьке петухов, и на Волге бурлаков.

Пупель и Максик строили радужные планы, как теперь наконец-то, и все самое хорошее. Но тут внезапно Максик получает повестку в военкомат. Он туда приходит и говорит, что поступил в высшее художественное заведение и ему вроде бы полагается отсрочка. Но оказывается, что отсрочка ему абсолютно не полагается, и что у него уже она была, пока он работал в почтовом ящике, и сколько можно, и кто тогда будет служить в армии, если всем отсрочки выдавать, и всякое такое.

И бедный Максик, абсолютно подавленный, приходит к Пупель и рассказывает ей всю эту историю. И Пупель заливается совершенно горючими слезами. Но Максик, он очень мужественно говорит, что ничего, что делать нечего, что придется выполнить свой долг и всякие такие вещи, и он говорит, что два года пролетят, как птицы. И он совершенно не показывает ей своего расстройства, чтобы она не так сильно переживала, и он говорит ей: «Прорвемся, Пупа, я с победой вернусь домой, а дальше уже все как по маслу пойдет, дальше уже все будет как в сказке долго и счастливо и в один день, но только это очень не скоро будет».