– Так, так? Тебе такую женщину?!
Это был какой-то чудовищный, глупейший танец. Публика в ресторане перестала есть и пить. Все уставились на них.
Пупель кричала:
– Тебе бы такую!? Ах, какая женщина!!! – дергалась всеми частями тела, вцепившись в Марка.
Она его вела в безумном танце, бешено крутила шеей, трясла грудью, наваливалась. Марк улыбался. Он улыбался и ничего не просекал. Они встречались несколько лет, и он ничего не просекал. Он думал, что так и надо. Войдя в раж, Пупель навалилась на него всем телом, и они упали на пол. Марк на спину, а она на него.
Публика зааплодировала. Музыка громыхала. Марк барахтался, пытаясь приподняться. Пупель слезла с него и направилась к выходу.
«Я, кажется, пропустил самое интересное», – прямо из ниоткуда раздался голос Устюга. – Куда бежишь?»
– Пuсать! – выкрикнула Пупель. – Я – попuсать, сейчас приду.
Марк кивал. Он уже поднялся и шел к столику.
Пупель забежала в туалет. Она сама удивилась, как быстро у нее поднялось настроение. Он здесь, он нашелся, теперь все хорошо. Все ей виделось в другом – мягком и теплом свете. Пuсать не хотелось, уловка с выходом удалась.
Она вымыла руки и посмотрела на себя в зеркало. Волосы растрепанные, кофточка сползла с плеч. Вид абсолютно неприличный. Она пригладила волосы, это плохо получилось, поправила кофточку, тут все прошло нормально, подтянула колготки под брюками, все хорошо.
Спокойная и умиротворенная вышла Пупель в зал ресторана. Музыканты как будто дожидались ее и заиграли песню про аргонавтов во второй раз. Пупель недоуменно покосилась на них, потом, повернувшись, увидела танцующую немолодую пару.
«Не думал, что эта тема так популярна», – это был голос Устюга.
– Я тоже так не думала до сегодняшнего дня, – Пупель ответила и хихикнула.
Странно, но песня ее уже не раздражала. Она пошла к столику.
– Ну как ты? – Марк заказал еще вина. На столе стояли бокалы и яблоки.
– Прекрасно.
– Вот видишь, музыка, танец, ты, кстати, не ушиблась?
– Нет, я же на тебя упала, ты выступил в роли амортизирующей подушки.
– Какая ты веселая бываешь, Пупа, просто жуть, я фруктиков заказал.
Пупель улыбалась и мурлыкала, подпевая сладкоголосому певцу:
– Аргооооо, нуны, нуны, ну ны ны ну ну ну ну нынны...
– Куда ты пропадал? – завела она беседу с Устюгом.
«По делам, я же просил тебя стоять под навесом».
– Я и стояла, думая, что ты тоже там.
«Так все неудачно получилось, я рассчитывал на другое, обидно».
– А если в двух словах, так по-быстренькому, чтобы удовлетворить мое звериное любопытство?
«В двух словах никак не получится, это длинная история».
– Ты мне ее расскажешь?
«Она тебе, в общем-то, знакома».
– Опять говоришь загадками?
«Предполагалась одна встреча, как я мог его упустить, и на старуху бывает проруха».
– Прости, я ничего не понимаю.
«Ну, совершил ошибку, все шло, шло, а потом я его упустил, а ты ринулась в такси, и вот результат».
– Кого ты упустил?
«Ты должна была стоять под навесом».
– Я тут сижу, как видишь, и претерпеваю.
«Хорошее слово».
– Слово хорошее, а м?ка-то какая?
«Это разве м?ка?»
Пупель никак не могла понять, как у нее стало получаться. С одной стороны, она общалась с Устюгом, и в то же время они с Марком пили вино, и она даже что-то мычала ему, грызя яблоко. Марк был доволен. Все складывалось наилучшим образом.
– Как это все у меня стало так складно получаться? – спросила она у Устюга.
«Ко всему привыкаешь».
– Как выясняется, не ко всему.
«Некоторые вещи остаются непостижимы, к ним невозможно привыкнуть».
– Это ты о чем?
«Да так».
– Мне так тоскливо стало. Ты пропал. Такое нахлынуло одиночество.
«С поклонником в ресторане?»
– Именно. Я просто места себе не находила. Мне хотелось сказать: что же это такое? Что это? Мне хотелось закричать, так не надо, что вы, в самом деле, прекратите, мне хотелось... Я даже не могу сказать, чего мне хотелось. Хотелось убежать, зарыться куда-нибудь, мне было так тягостно, как тогда, когда мы с тобой встретились в моем сне и я еще не знала тебя. Мне так жутко там было. Это поле, снежок этот колючий, река. Мысли о крестьянине мучили меня.
«Вот я же и говорил тебе: стой под навесом».
– И что бы случилось?
«То, что должно случиться».
– Ты знаешь, что должно случиться, и молчишь.
«Я не молчу, я все время разговариваю, увожу тебя из твоих мрачных фантазий».
– Ты сам – моя мрачная фантазия.
«Жил, жил на свете, между прочим, немало всяких хороших дел понатворил, кое-кому даже очень помог и не подозревал, что я – твоя фантазия. Я не крестьянин, не всякая твоя тоскливая глупость. Я Великий Устюг – пришелец с древней и могучей планеты, страны воплощения грез и путешественников, страны сталкеров, проводников и сопровождающих. Я притащился в такую даль и захотел тебе помочь, так радоваться надо, скакать, прыгать и веселиться. А ты все ноешь и гнусишь. Между прочим, вся твоя тоска и грусть гроша ломаного не стоит, ты сама себе все устроила, не умеешь общаться, не умеешь саночки возить, а рыбку любишь кушать. Ты пойми, малютка Пупель, жизнь пройти – не море перепахать, это тебе не соленые огурцы сахаром посыпать, это тебе не кротов в ушах ковырять, не пчел зубастых дразнить. Захотела – сделала, чего пургу-то разметать, чего в нору лезть?»
Пупель с изумлением и открытым ртом слушала. Она смогла произнести только:
– Что теперь?
«Ты сама знаешь, кто не пьет борд-жоми, тот не видит красного куста или как там, кто не рисует, тот не получает необходимое количество. А потом не ной, что без пузырьков, не коси под дурочку, не ставь себя куликом в собачьей конуре, не жужжи ласточкой. Что ты сделала? Практически ничего, надо чуток взять себя в руки и оп-ля! по-другому зазвонить. Ну не подходит тебе этот Марк, так и хрен с ним, нечего разгуливать по «Кувшинчикам», тут вот песенки поют про аргонавтов, а ты про аргонавтов не любишь, тебя от этого воротит, тебе чего-нибудь другого подавай. А, между прочим, у них, у аргонавтов, такие дела были, тебе в твоем самом псевдоумном сне не приснится, крестьянин твой просто тьфу по сравнению с их делами. Я-то это знаю не понаслышке. Там все реально было. Поехали, перебили всех, перекромсали, кровь, власть, обман, жажда жизни, фиаско. А она – пусть этот нелюбимый Марк пойдет и заткнет пасть певцу, чтобы он не пел песен, мне неугодных, ах какой этот Марк плохой, нечуткий. Плохой – уходи, беги прочь, хотя я лично в нем ничего крамольного не вижу. Ты говоришь, он зануда, жадина. А кто не зануда? А кто не жадина? А кто не жопа? Только святой. Тебе святости по статусу не положено. Не заслужила ты святости. Тебе уже предлагали хорошего, талантливого, ты фу сказала».