Присутствие. Дурнушка. История одной жизни. Ты мне больше не нужна - читать онлайн книгу. Автор: Артур Миллер cтр.№ 107

— Пожалуйста, смотрите мне прямо в глаза, — сказала мадам Ливайн.

Клеота содрогнулась.

— Я и смотрю, — сказала она. Она что, ослепла? Посмотрев более внимательно, Клеота и впрямь заметила, что мадам ничего не видит, что взгляд у нее мертвый, он обратился внутрь, ушел в себя. Это было очень подходяще, она даже на секунду решилась разорвать этот контакт, но тут же у нее возникло ощущение, что она может многое потерять и вообще стать посмешищем; сколь ни велико было ее недоверие, она должна продолжать глядеть в эти черные глаза, если надеется хоть когда-нибудь снова установить связь с самой собой.

Теперь мадам Ливайн оторвала ладони от стола, похлопала Клеоту по рукам и глубоко вздохнула. Клеота убрала руки на колени. Мадам Ливайн поморгала, ни на что конкретно не глядя; вид у нее был такой, как будто она сводит воедино то, что услышала или увидела.

— Тут у вас есть женщина постарше? — нарушила тишину мадам. — Пожилая, нет, старая женщина? — поправилась она.

— Да, сестра моего мужа. Она живет неподалеку.

— Ага! — Мадам подняла голову. Казалось, она собирается с духом. — Она проживет дольше, чем он.

У Клеоты задрожала голова; она тупо смотрела на мадам Ливайн, пораженная представившимся ей видом Стоу в гробу и Элис, стоящей над ним, тогда как ей самой оставалось лишь вечно стоять в уголке в полном одиночестве, снова став здесь полным чужаком. Ей даже показалось, картина эта всегда таилась у нее в сознании, и единственным новым моментом явилось то, что кто-то другой тоже ее увидел.

Клеоту пронзили боль и чувство облегчения, когда она увидела внутренним взором Элис, пережившую Стоу. Попросту говоря, это стерло вместе с ним всю ее предыдущую жизнь. Она впервые встретилась с ним в картинной галерее; он был с Элис, она стояла рядом, и воздух между ними был буквально пронизан мощными, даже слишком мощными, незримыми узами, что их связывали. Сама она никогда не вторгалась в это их личное пространство, никогда сама по себе не попадала в самый центр его внимания. Тридцать лет пролетело, и все напрасно. И теперь она стояла там же, где тогда, когда вошла в их мир, и ей нечем было похвастаться.

— Извините, мне пришлось… — Мадам оборвала речь и снова положила ладони на руки Клеоты. Прикосновение вернуло Клеоту в комнату и к мысли о том, что Элис по-прежнему болтается где-то возле ее дома. От злости у нее широко распахнулись глаза. И то, что увидели мадам и Лукреция, был полный ярости взгляд, молниями отлетавший от ее лица.

На подъездной дорожке послышался резкий скрип тормозов быстро подъехавшей машины. Три женщины одновременно повернулись в сторону входной двери, слыша приближающиеся шаги, шаги мужчины. Клеота пошла ко входу, и когда в дверь постучали, распахнула ее.

— Джозеф! — воскликнула она.

Молодой человек быстро вскинул руки вверх, изображая, что испугался.

— И что мне нужно делать? — осведомился он.

Клеота рассмеялась:

— Войти!

И он вошел, улыбаясь ей и паясничая и шутя на ходу, что всегда наилучшим образом укрепляло их отношения.

— Я не слишком опоздал?

— К чему? — Клеота услышала в собственном голосе совершенно девчачий визг.

— К тому, что у вас тут происходит, — сказал он, расстегивая молнию куртки, снимая ее и швыряя на стул. — Вообще-то уже поздно, и я не хотел вас будить.

— Но мы же явно не спим, — поддразнила она его, чувствуя, как внутри вновь растет жажда жестокости.

Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, стоя перед двумя другими женщинами, и поэтому заорал:

— Я что хотел сказать… Я вам не помешал? Я всего на пару минут заскочил по дороге, потому что пока еще не готов завалиться в постель, вот и решил, что будет неплохо заехать, просто чтоб поздороваться. Вот что я хотел сказать!

Лукреция засмеялась. В нем было что-то этакое, исконно-первобытное, так ей представлялось, и однажды она сказала об этом Клеоте.

— Ну, так здравствуйте! — сказал он и пододвинул к столу стул, сел, пригладил ладонью густые каштановые волосы и закурил сигару.

— Вы ужинали? — спросила Клеота.

— Я ел в пять, а потом в девять. — Клеота почувствовала странный прилив энергии. А он так и не понял, то ли это оттого, что он внезапно явился и прервал их общение, или потому что появление здесь его, единственного мужчины, было воспринято весьма благосклонно.

Он бросил взгляд на мадам Ливайн, которая кивнула ему и улыбнулась, и только сейчас до Клеоты дошло, что она пренебрегает своими обязанностями, и она представила его ей.

— Вы надолго сюда?

— Не знаю пока. На несколько дней. — Он отпил из стакана, который она перед ним поставила. — Как Стоу?

— О, у него все в порядке. — И она коротко и неодобрительно рассмеялась. Это всегда давало ему смутное ощущение полного с нею взаимопонимания, но относительно чего, он так и не уяснил. Но тут она добавила вполне серьезно: — У него выставка во Флориде.

— Ух ты, вот здорово!

Она снова рассмеялась.

— Да-да, я именно это хотел сказать! — протестующе воскликнул он.

Выражение ее лица стало мрачным.

— Я и не сомневаюсь.

— У нас с ней всегда так, — пояснил он, обращаясь к мадам и Лукреции, — сразу начинается состязание двух полудурков.

Смех обеих женщин стал для него большим облегчением; он был лет на десять моложе Клеоты и Лукреции — блестящий романист, всегда скользящая, летящая походка, руки вечно в карманах. Его полное незнание женщин, отсутствие всякого опыта общения с ними всегда разжигали его любопытство на их счет, заставляя непрестанно изыскивать способы достичь с ними взаимопонимания. Общаясь с женщинами, обычно он быстро обнаруживал, что снова прячется под одной из своих разнообразных масок, выбранной в зависимости от конкретной ситуации; в данный момент это была маска беспутного юнца, может быть, молодого поэта, потому что ему никогда не удавалось — особенно перед Клеотой — быть самим собой. Она казалась ему — и он всегда это чувствовал — несчастной женщиной, которая, вероятно, и не подозревает о своем несчастии; поэтому она искала что-то, какое-нибудь чувственное утешение, которое могло бы отвлечь ее от этой извечной привычки играть роль беззаботной, над всем подшучивающей богемной дамы. Не то чтобы сама Клеота привлекала его; того, что она была замужем, вполне хватало, чтобы поместить ее в неясно осознаваемую зону святости и недоступности. Если, конечно, ему не удастся придумать для себя иную жизнь и другой характер, жизнь, как он ее себе представлял, наполненную искренними отношениями с людьми, то есть отношениями личностными, откровенными, исповедальными. Но где-то в глубине сознания он все же понимал, что настоящая правда обнажается только в беде, а он был готов сделать все, чтобы избежать любой беды в любой сфере своей жизни. Он был просто обязан так поступать, как ему казалось, хотя бы из чувства порядочности. Потому что истинный ужас бытия в фальшивом облике заключается в том, что оно тесно связано с любовью к нему других людей, и она немедленно стала бы жертвой предательства, если б кто-то начал добиваться правды. А предательство по отношению к другим людям — к Джозефу Кершу, например, — стало бы окончательной катастрофой, даже хуже, чем предательство по отношению к самому себе, как если бы он стал жить с женой, которую не любит.