Эвкалипт - читать онлайн книгу. Автор: Мюррей Бейл cтр.№ 52

Сколько безмятежной неопределенности в том, чтобы вот так просеивать воспоминания! Происходит это на полубессознательном уровне, у самой поверхности бодрствования, выше которой разливается свет: девушке казалось, будто она медленно гребет себе по мелководью своей собственной внутренней реки.

Время от времени в комнату к ней заходили отец и прочие: они отбрасывали тени. Эллен испытывала что-то вроде благодарности, когда грубая, шершавая отцовская ладонь накрывала ее кисти; в соприкосновении с этой мозолистой шероховатостью девушка словно бы размягчалась еще более. В его ладони ее рука казалась крохотной пташкой.

Ближе к полудню раздался голос мистера Грота, еще более громкий, чем обычно: он возвещал победу. По всей видимости, мистеру Гроту хотелось войти прямо к ней и отпраздновать это событие. А как бы он тогда себя повел?

Эллен закрыла глаза и отвернулась к стене.

В начале 1920-х годов одного молодого француза из Лиона тесть отправил в командировку в Австралию. Француз оставил в Лионе юную жену и дочку едва ли шести месяцев от роду.

Поездка его ждала долгая и захватывающая — такое приключение раз в сто лет выпадает. Холмистые очертания Австралии в синеве южного океана манили загадочной пустотой. Молодой человек в жизни не встречал никого, кому бы довелось там побывать. На Кубе, на Таити — сколько угодно, но не в Австралии. Разве что один русский эмигрант, подвизавшийся в тренерах по теннису (с ним наш француз встречался в общих компаниях), уверял, что во время последнего сердечного приступа перед глазами его мерцал и переливался пресловутый гигантский, соломенно-желтый контур.

А теперь он сам вот-вот там окажется!

Во многих отношениях молодой человек подходил для такой поездки ну прямо-таки идеально. Сухощавый, темноглазый, с чуткими подвижными пальцами. Любопытства ему природа отпустила так много, что получился своего рода мечтатель; в придачу, подобно столь многим французам, он поразительно чувствовал deserts [64] , кристальную чистоту пустоты и все такое прочее, и ощущения свои выражал в длинных, вдохновенных монологах, тестя слегка смущавших. При всем сходстве с пустынной необжитостью Сахары и крайней малонаселенностью, Австралия, как мы уже знаем, может похвастаться довольно обширным лесным покровом, и тени в ней много — с таким-то обилием эвкалиптов, куда ни глянь, а в так называемых пустынях еще и акации растут. Не зная, чего ему ждать, молодой человек засунул в чемодан флягу и кристаллики для очистки воды.

Он попрощался с женой; та, плача, помахала ему безвольной ручонкой их заспанной дочери; тесть повторил последние наставления.

Молодому человеку надлежало сфотографировать аборигенов в естественных условиях, в частности уделяя особое внимание их кухне, обрядам инициации и брачным ритуалам, восходящим, по всей видимости, к каменному веку; и по ходу дела записать как можно больше мифов и легенд. Тесть планировал открыть на окраинах Парижа этнографический музей, где прихотливую мифологию аборигенов можно было бы слегка упорядочить и тут же продемонстрировать фрагменты их повседневной жизни — все под одной крышей.

Плавание прошло благополучно; молодой француз сошел на берег в Брисбене. И, не задержавшись, двинулся в глубь материка.

В его письмах к жене рассказывалось о зубной боли и одиночестве, и о том, как трудно отыскать настоящих аборигенов, живущих в лучших традициях каменного века. Он объяснялся жене в любви, как и подобает молодому французу, и сочинял коротенькие послания для дочурки, хотя та, конечно же, была еще слишком мала и читать, не говоря о том, чтобы писать, не научилась. Для тестя он аккуратно записал со слуха несколько легенд и мифов, в частности о том, как ворона стала черной (поначалу, оказывается, оперение ее было белым), и приложил несколько пробных набросков на предмет составления словаря аборигенов.

По прошествии примерно полугода прибыли первые фотографии: чем дальше оказывался путешественник от берега, тем меньше одежды надевали на себя аборигены, но, поскольку щеголяли они по-прежнему в юбках и брюках, для музея эти кадры не то чтобы подходили. На последующих фотографиях аборигенов вытеснили резко контрастные виды каменных выступов и ущельев, а еще — тропы, уводящие в никуда, и русла ручьев с темными птицами, и утес, расколотый надвое белым стволом эвкалипта. В следующей пачке декорации сместились еще дальше, к заштатным городишкам, добродушным барменшам и чумазым бурильщикам скважин к югу от Дарвина, что потягивали чай из помятых металлических кружек. И хотя во всей Франции не нашлось бы ничего подобного, тесть вынужден был напомнить своему агенту о порученной ему миссии, от которой зависели все надежды на предполагаемый музей.

Жена ждала — и становилась все молчаливее; дочка подросла, превратилась в долговязого подростка, она то и дело изучала в зеркале свое лицо, высматривая сходство с далеким отцом.

Что до жены, она опасалась, что по возвращении муж ее не узнает.

Первый год еще не истек, а он уже перестал слать фотографии, объясняя это тем, что путешествует по дикой местности; «бесконечная глушь, сплошной песок и деревья твердых пород», как сам он выражался. Писем ждали подолгу. А те, что приходили-таки на имя жены, написаны были на грязной бумаге и тупым карандашом. И она, и ее отец не могли взять в толк, что происходит. Казалось, молодого француза поглотила пустыня.

Но наконец — спустя более пятнадцати лет — француз написал, что возвращается домой. Багаж он послал вперед, говоря, что прибудет следом.

Во Франции испытали немалое облегчение — а уж разволновались-то как! Давно состарившийся тесть лично проследил за распаковкой чемоданов. Внутри обнаружилась фотокамера с треногой и чехлом. Старик приметил коробки с неиспользованными фотографическими пластинками и заметно помрачнел. Из других чемоданов он извлек несколько бумерангов, настоящую вумеру, рисунок на древесной коре. А еще там лежала одежда (жена унесла ее в супружескую спальню). Галстук-бабочка и тазик для бритья. Несколько книг. Все было припорошено красной пылью, что оседала на ковре крохотными пирамидками; очевидно, этих вещей давно уже никто не касался.

В преддверии прибытия мужа жена даже расхворалась несколько раз кряду — так после сильного землетрясения ощущаются толчки послабее. Пятнадцать лет ожидания тяжко на ней сказались: все это время она прожила скорее вдовой, нежели женой. А теперь вот он вернется совсем другим человеком; даже кожа его наверняка утратила памятную ей гладкость. Она снова и снова хваталась за свадебную фотографию, проверяя, как выглядит муж. То и дело придирчиво изучала себя в зеркале, примеряла туфли, старые платья.

Дочку возвращение отца тоже весьма занимало. Она хорошо училась в школе. Для нее это был совершенно чужой человек, близкий и одновременно далекий, практически лишенный зримого облика; одним словом, что-то вроде призрака.