Лицо Мори, уткнувшегося в газету, было небритым, но выглядело так, будто он специально отпустил бакенбарды и бородку, которые только придавали ему мужественность. Оно совсем не походило на лицо только что превратившегося. У него было обличье человека, в юношестве пережившего «кризис идентификации» и наконец впервые точно осознавшего, ради чего он рожден на этой земле, мягкое и печальное лицо человека, стремящегося выполнить возложенную на него миссию.
Через некоторое время Мори поднял глаза и посмотрел на меня в упор. Я весь сжался, когда он глянул на мое заспанное лицо восемнадцатилетнего, но в его взгляде я увидел сочувствие. Такие родные мне глаза Мори светились неподдельным азартом. С нами может произойти самое ужасное, говорили его глаза, но все равно, в каком бы критическом положении мы ни оказались, будем радоваться, хотя бы тому, что грядущие события обещают нам немало интересного. Точно так же горели глаза Мори до превращения, когда он однажды залез в слишком горячую ванну, в другой раз — когда его укусила огромная собака или когда он как-то свалился с дерева. Глядя в его глаза, я сказал себе: Как и тогда, Мориа смирившись с грядущими невзгодами, надеется и на какую-то радость, более того, он бросает вызов, и я на этот раз готов пойти вместе с ним на любое, самое рискованное предприятие!
Я протянул руку, взял у Мори газету и пересказал остальным содержание статьи.
— Патрон находится в клинике. С его родины в Токио прибыло человек пятьдесят крестьян. Приехали, разумеется, навестить Патрона. Они все вырядились кто во что горазд и расположились под окнами клиники. Автор статьи настроен весьма иронично, он насмехается над ними, мол, наряды одних уходят корнями в национальную традицию, другие — в костюмах актеров уличного театра, некоторые даже нарядились Чарли Чаплином и Санэмори
[28]
, причем этих персонажей — сразу по двое. Но больше всего эти ряженые похожи на беженцев. Администрация клиники попыталась выгнать их, но заступился Патрон — таков, мол, их местный обычай, и им разрешили остаться. Судя по этому маленькому снимку, обычай довольно странный, ха-ха! — рассмеялся я, но тут призыв к действию, который я уловил во взгляде Мори, обрел для меня совершенно конкретные черты.
2
Когда газета, обойдя всех, снова вернулась к студентке, она, взглянув на снимок, воскликнула:
Почему так низка сознательность японских крестьян, почему они так вульгарны? Жизнь у них печальная, нищенская, любой может обмануть их, как это ужасно! Как далеко им до революционного крестьянства.
Хм?! — все остальные, кто был в автобусе, не решались безоговорочно согласиться с ней.
Что? Я не права?! Зачем они устроили этот отвратительный маскарад, ведь случай для этого совсем неподходящий?
Именно по этому случаю они и устроили маскарад, — принялся объяснять Способный чиновник с видом лектора подготовительной школы или женского колледжа. — Костюмы крестьян действительно выглядят вульгарно. Судя по снимку, все это и в самом деле весьма прискорбно. Но если ряженые начнут представление, они, я думаю, всех зевак вокруг рассмешат, да и сами будут от души смеяться. Это ведь ряженые из родных мест Могущественного господина А. В статье написано, что на его родине во время празднеств, молебнов, ритуалов изгнания злых духов принято танцевать, вырядившись именно в такие одежды. Они и сейчас прибыли в Токио, чтобы изгнать злых духов.
Но в статье почему-то написано, что они очень напоминают беженцев. А про то, что они, танцуя, изгоняют злых духов, не говорится ни слова. Если бы они действительно приехали для этого, хотя, разумеется, изгнание злых духов совершенно антинаучно, я бы, уж так и быть, согласилась, пусть рядятся на время церемоний. Но ведь они додумались в своих безумных нарядах приехать в Токио на экспрессе, ха-ха, пятьдесят человек сразу, представляете! Какая была в этом необходимость?
Они его безумно боятся — вот в чем дело. Не вырядившись, они бы не посмели даже приблизиться к такому страшному человеку, как Могущественный господин А. Да уж одно то, что надо было добираться до Токио, да еще на экспрессе Синкансэн — уже это их пугало. И чтобы хоть как-то подбодрить себя, они вырядились, призвав на помощь силы потустороннего мира.
Я сама из провинции, но не настолько глухой, чтобы там сохранились подобные обычаи.
Глухая провинция или не глухая — определить это по одним внешним признакам невозможно, — хмыкнул, побагровев, Способный чиновник, повернувшись к Собачьей морде. — Помнишь, мы это называли «образом жизни гольца».
Из книги «Места лова на горных реках», которую мы использовали в качестве карты похода Корпуса лососей, мы узнали о некоторых особенностях жизни гольца. У рыболова, написавшего эту книгу, был довольно своеобразный, хотя и несколько странный стиль, и мыслил он так же своеобразно. Он утверждал, что всем горным рекам сопутствуют подземные. Обе реки соединяются между собой протоками. Гольцы мечут икру в подземных реках, там вырастают и там же умирают. В реке, протекающей на поверхности, обитает лишь ограниченная популяция гольцов, которые поднимаются в нее из подземной реки. Доказательством может служить то, что даже после землетрясения, когда обвалы засыпают горные реки, как только вода снова пробьет себе новое русло, в ней сразу же можно ловить гольца. Значит, жившие в подземной реке гольцы выплыли на поверхность.
— В то время мы определяли Корпус лососей как партизанское формирование, которое под существующим обществом создает свое собственное, соединенное с ним протоками… Но революция возникает именно в существующем обществе, и партизаны должны выполнять роль детонатора. В этом смысле теория Корпуса лососей, действующего подобно гольцу, полностью себя оправдывает.
Если принять такую точку зрения, то и ряженые, думается мне, действуют так же. Разве под существующим в их местах микрообществом не создали они подобное подземным водам некое особое общество? А теперь, воспользовавшись ранением Могущественного господина А., вынырнули наружу. Если из каждого «подземного» протока вынырнут по двое — по трое, то наберется необходимое количество ряженых. Достаточно даже по одному человеку от поселка. Ведь и в наш век, когда существующее на поверхности общество, например токийское, погребено под слоем цивилизации и ряженым нет в нем места, в обществе, подобном подземным водам, еще есть такие места, где, словно гольцы, рождаются, растут и умирают ряженые. Могущественный господин А., зная это, может быть, сам вызвал этих людей. И даже денег дал им на дорогу, чтобы они все вместе могли приехать.
Ради чего?! — раздраженно воскликнула студентка.
Мы — я и Мори — думаем, что так оно и есть, Корпус лососей прав! — перебил я Саёко. — То, что Патрон вызвал ряженых, служит тайным призывом к нам с Мори, превратившимся, — вот что я думаю. Мори, ставший после превращения двадцативосьмилетним, и я — восемнадцатилетним, безусловно, отличаемся от людей, естественным образом достигших такого возраста. Более того, двое превратившихся — Мори и я — обязаны влиться в эту группу ряженых. И раз уж нас позвали, мы примкнем к ней, и таким образом нам представится возможность проникнуть к Патрону.