— О, дружище Том, как твое ничего? — воскликнул Леви и попытался сдвинуть с ним кулаки — его обычная ошибка. — Да, точно, у нас собрание. Я уже иду. Эта рождественская история — бред собачий.
— Абсолютная бредятина, — согласился Том, убирая с лица густую светлую челку. — Здорово, что ты… хочешь бороться и все такое.
Впрочем, иногда — вот как сейчас — Леви замечал в Томе какую-то нервозную почтительность, словно тот боялся, что Леви достанется приз, за которым Леви и не думал гнаться.
Тут же выяснилось, что пришли только белые ребята. Ни Глории и Джины, двух латиноамериканок, ни братана Джамала из «Музыки мира», ни иорданца Халеда из «Музыки на DVD» — были только Том, Кенди и приземистый, веснушчатый парень по имени Майк Клаусси, который работал на третьем этаже в отделе попсы и которого Леви почти не знал.
— А где все? — спросил Леви.
— Джина обещала прийти, но… начальник отдела повис у нее на хвосте, глаз не спускал с нее, так что… — объяснила Кенди.
— Но она обещала прийти?
Кенди пожала плечами, а затем взглянула на него с надеждой, как и прочие. Леви посетила уверенность, что пока он не заговорит, никто не заговорит, — то же странное чувство преследовало его и в школе. Он пользовался авторитетом, и это имело какое-то сложное и невысказанное отношение к цвету его кожи — слишком глубокое, чтобы он мог его измерить.
— В общем, есть черта, которую переходить нельзя, ниже которой нельзя опускаться. И эта черта — работа на Рождество. Вот так и никак иначе. — Леви размахивал руками сильнее, чем требовал его темперамент, потому что этого, кажется, ждали его слушатели. — Я считаю, что мы должны выразить протест. Действием. Получается, что, если ты не на полной ставке и отказываешься выйти на Рождество, ты можешь распроститься со своей работой. По-моему, это бред.
— А как это — выразить протест действием? — спросил Майк. Он был дерганый — много двигался, когда говорил. Интересно, подумал Леви, каково быть таким маленьким, розовым, нервным и смешным. Размышляя над этим, он, наверное, смотрел на Майка хмуро, поскольку паренек совсем разволновался, сунул руки в карманы и тут же снова их вытащил.
— Ну, например, устроить сидячую забастовку, — предложил Том. Он держал пачку табака German Drum с сигаретной бумагой и хотел свернуть самокрутку. Повернувшись к двери и согнув свой медвежий торс, он пытался уберечь этот замысел от ветра. Леви, на дух не переносивший табак, помогал Тому, стоя прямо перед ним и играя роль живого щита.
— Сидячую забастовку?
Том начал было объяснять, что это такое, но Леви, поняв, к чему он клонит, прервал его.
— Эй, я не стану сидеть на полу. Никакого пола не будет.
— Ты и не должен… это необязательно. Мы можем и выйти. Походить у магазина.
— Ага, только выйди — и ты дойдешь до биржи труда, — сказала Кенди, достав из кармана окурок Мальборо и прикурив от зажигалки Тома. — Бейли об этом позаботится.
— Ни одна зараза отсюда не двинется, — сказал Леви, беспощадно пародируя Бейли: резкие петушиные рывки его неуклюжей головы и скрюченную фигуру, превращавшую его в четвероногое животное, которое только что освоило прямохождение. — Ни одна зараза не выйдет из этого магазина, или ее вышвырнут из этого магазина, потому что из этого магазина ни одной заразе ходу нет и быть не может.
Компания невесело рассмеялась — пародия била не в бровь, а в глаз. С точки зрения работавших под его началом подростков почти пятидесятилетний Бейли был бесспорно жалок. Для человека старше двадцати шести они считали его должность унизительной, свидетельствующей об ограниченности личности. Кроме того, Бейли, по их сведениям, десять лет проработал в Tower Records
[47]
, что совсем уже никуда не годилось. В довершенье зла он весь состоял из болезненных черт, и одного этого вполне хватало, чтобы превратить его в мишень для насмешек. Из-за гиперактивности щитовидки его глаза вылезали из орбит. Подбородок висел индюшачьей бородкой. В косматых кудрях встречались чужеродные объекты: какой-то пух непонятной природы и даже спички. Выпирающий, курдючный зад был неотличим от женского. Бейли отчаянно путал слова, что замечала даже команда невежественных юнцов, и его ободранные руки кровоточили вследствие жесточайшего псориаза, более скромные островки которого проявлялись также на его шее и лбу. Леви холодел при мысли, что Бог мог так сурово обойтись со своим творением. Несмотря на физические недостатки (а может быть, как раз из-за них) Бейли был ловеласом. Он хвостом ходил за Ла Шондой и прикасался к ней чаще, чем следовало. Однажды он даже осмелился обнять ее за талию и подвергся прилюдному унижению: Ла Шонда отчитала его на весь магазин («Говорить потише? Не дождешься! Я так заору — штукатурка посыплется, пол будет ходить ходуном!»). Но Бейли был неукротим — через два дня он снова за ней волочился. Передразнивание Бейли стало доброй традицией всего этажа. Его изображали и Ла Шонда, и Леви, и Джамал. Белые коллеги вели себя скромнее, боясь перейти черту, за которой пародия на шефа превратится в расистский выпад. Зато Леви и Ла Шонда чувствовали себя свободно и высмеивали каждую нелепость Бейли, как будто его уродство оскорбляло их красоту.
— К черту Бейли, — настаивал Леви. — Давайте выйдем из здания. Что скажешь, Майки, по рукам?
Майк скривил губы на сторону, как ныне действующий президент.
— Я не совсем уверен, что это сработает. Мне кажется, Кенди права и нас просто уволят.
— Что, всех сразу?
— Возможно, — сказал Майк.
— Знаешь… — Том как следует затянулся самокруткой. — Я тоже не хочу работать на Рождество, но, может, мы подумаем еще? Взять и покинуть здание, мне кажется, проигрышный вариант. Что если мы напишем письмо начальству? Поставим свои подписи и…
— Дорогие говнюки, — сказал Леви, держа невидимую ручку и изображая дурацкую сосредоточенность на лице шефа. — Благодарю вас за ваше письмо от 12-го числа. Клал я на вас с прибором. Дуйте на работу, мерзавцы. Искренне ваш, мистер Бейли.
Все рассмеялись, но смех был сдавленный, сникший, словно Леви насильно вытащил его из глоток своих коллег. Иногда он спрашивал себя, не боятся ли они его?
— Они тут деньги гребут лопатой, — сказал Том, сплачивая команду и вызывая гул одобрения, — неужели нельзя закрыться на один несчастный день? Да и кто в рождественское утро покупает диски? Идиотизм какой-то.
— Вот-вот, — поддержал Леви, и все замолчали, оглядывая пустынные задворки, мертвую зону, где не было ничего, кроме забитых упаковочным материалом баков и баскетбольного кольца, к которому не подпускали игроков. Мрачная перспектива возвращения к работе в ближайшие тридцать секунд усугублялась зимним, в розовых прожилках, небом, отмеченным ясностью негреющего солнца. Паузу прервал звук сдвигаемой щеколды запасного выхода. Том помог открыть дверь, думая, что это крохотная Джина, но на крыльцо вдруг вывалился Бейли, и Том отскочил на три ступеньки вниз.