Черный и зеленый - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Данилов cтр.№ 47

Нина Ивановна изо всех сил старалась изобразить пожилую задушевность, но слова ее получались формальными, и было заметно, что она сейчас думает вовсе не о школе.

— Мальчики, может чайку? Устали с дороги-то…

— Да нет, спасибо. Мы, вообще-то… Попили уже. Давайте, может, начнем?

— Да, да, конечно. Да, надо начинать.

Нина Ивановна немного посидела молча, выпрямившись и положив руки на колени.

— Ну, я готова.

Мелентьев и Ахметзянов встали со своих стульев, подошли к Нине Ивановне.

И началось.

То, что началось, трудно описать словами, тем более подробно — множество мелких, суетливых, но точных движений, глуховатые удары, щелчки переключателей, металлическое позвякивание и тихое, неприятное, не прекращающееся ни на секунду шипение.

Это продолжалось некоторое время. И закончилось.

Нина Ивановна зевнула и открыла глаза. В комнате мало что изменилось, только на ковре чернела прожженная дырка, и довольно сильно обгорел левый край серванта. Мелентьев сидел на стуле. Ахметзянов, присев на корточки, перевязывал веревкой холщовый мешок.

Нина Ивановна встала, прошлась по комнате, сделала руками несколько физкультурных движений.

— Ой, мальчики, хорошо-то как! Как двадцать лет сбросила.

Поприседала, несколько раз подпрыгнула. Мелентьев смущенно улыбался.

— Кажется, взяла бы и полетела. Легко так, легко. Господи, как же легко. Как пушинка прямо. Ну, спасибо, мальчики. Дай вам Бог здоровья.

— Да нам-то не за что. Это Павел Иннокентьевич.

— Дай Бог ему здоровья. Вот человек! Ой, ну просто… Я даже ничего и не почувствовала.

— Ну вот, а боялись.

Ахметзянов справился, наконец, с мешком и вопросительно встал у двери.

— Ой, ребятки, давайте чайку, а? У меня варенье… Давайте, по чашечке? Устали, наверное? Хотите — прилягте, отдохните…

— Да мы пойдем, Нина Ивановна. Нам на поезд еще успеть.

— Да что ж, чайку даже не попьете?

Впрочем, Нина Ивановна не особо настаивала, и ее слова опять стали формальными. Она прислушивалась к новым ощущениям, к леденящей кристальной морозной легкости, поселившейся у нее в груди.

— Да вы уж извините, Нина Ивановна, мы пойдем.

— Ну, давайте. Жалко. А то бы по чашечке-то…

Ахметзянов взял мешок, в котором что-то вяло шевелилось.

— Осторожно, не задень.

— Ага.

— Не испортится, мальчики?

— Да нет, мы быстро.

Прошли по коридору, сопровождаемые ревниво-завистливым взглядом Нины Петровны. Задержались на крыльце.

— До свидания, Нина Ивановна.

— До свидания, мальчики. Спасибо вам огромное. Храни вас Господь. Дай вам Бог здоровья. Вот потешили-то старуху. Сердце совсем не болит. Тьфу, тьфу, тьфу, не сглазить.

— А оно у вас теперь болеть не будет, — Мелентьев пристально посмотрел Нине Ивановне в глаза. — У вас теперь никогда не будет болеть сердце. Никогда.

Нина Ивановна на несколько секунд застыла, остолбенела, и у нее даже немного закатились глаза. Потом вернулась в обычное состояние, впрочем, оно теперь было необычным, новая, невиданная обычность пришла теперь к Нине Ивановне.

— Ну, мы пошли.

— Низкий поклон Павлу Иннокентьевичу. Избавитель. Дай Бог ему здоровья.

— До свидания.

— До свидания, ребятки. Храни вас Бог.

Мелентьев и Ахметзянов отошли на некоторое расстояние от барака Нины Ивановны, закурили.

— Ну вот, а ты говорил. Чего боялся-то? Видишь, тут делов-то… Начать и кончить.

— Да, нормально получилось. Сервант только вот ей пожгли.

— Да ладно, фигня. Там немного совсем обгорело.

Мешок в руках у Ахметзянова ощутимо шевелился.

— Ты это, осторожнее с ним, смотри, не вырони. Ты его подмышку возьми, а то заметят еще. Ну что, на поезд пойдем?

— Давай, может, на автобус?

— А когда автобус? Поезд-то уже скоро будет, без пятнадцати восемь.

— А автобус в двадцать минут девятого. Зато прямо к дому приедем. Пошли на автобус.

— Ладно, давай.

Перебрасываясь на ходу пустыми, означающими молчание, фразами, они пошли к автостанции.

Электричка приехала, электричка уехала. А Мелентьев остался здесь, в этом городе, не навсегда, конечно, а так, приехал ненадолго. Приехал, чтобы посетить Дом-музей.

Постоял немного на платформе, озираясь. С одной стороны железной дороги местность была довольно густо утыкана маленькими домиками, избушками даже, а с другой тоже виднелись домики, но побольше, каменные, там был собственно город. Мелентьев посмотрел расписание обратных электричек, отметил про себя, на каких ему было бы удобно уехать, и сразу забыл. Пошел в город.

Мысль о посещении Дома-музея русского композитора 2-й пол. XIX-нач. XX вв. Афанасия Тубова засела в мелентьевском мозгу давно. Он в некотором роде тоже чувствовал себя композитором. Невыносимо долгими вечерами и ночами в смрадном полуподвальном помещении Мелентьев вместе с несколькими едва знакомыми знакомыми создавал и пытался исполнять музыкальные произведения. Вечно лохматый, низенький человек по прозвищу Сергей извлекал звуки из полуразрушенной гитары, сонно-пьяный «барабанщик», тоже Сергей, но это было его настоящее имя, ударял руками и палками по гулким предметам, а Мелентьев, принимая мучительные позы, хрипел громкие, отрывистые, неумные песни.

А утром и днем Мелентьев работал то ли курьером, то ли менеджером — передвигал стулья, отвечал по телефону, договаривался о встречах.

Казалось, что надо бы побывать в Доме-музее композитора. Казалось, а вдруг что-то интересное случится, какое-то новое впечатление, что-то может быть вообще изменится, все-таки это музыка, искусство и даже, как говорила одна учительница в школе, в которой когда-то учился Мелентьев, прекрасное. Еще тогда, в школе, всякий раз, услышав прилагательное «прекрасное» без каких-либо приставленных к нему существительных, Мелентьев начинал волноваться, ему хотелось спросить, что прекрасное? что именно? вот понятно если там мороженое прекрасное или велосипедное колесо или ну не знаю солнце прекрасное, а просто прекрасное это что? Что, что прекрасное, что? И школьник Мелентьев сильно волновался, сильное беспокойство ощущал от этого прекрасного неизвестно чего и обычно плакал, и, в общем, ужас, врача вызывали, а он все что прекрасное, а? что прекрасное-то? Очень чувствительный у вас мальчик, вы его как-нибудь пронаблюдайте, может, в санаторий какой-нибудь его или вот есть психиатрические лечебницы, а то заниматься эстетическим воспитанием в классе просто невозможно, вы уж как-то разберитесь. Потом прошло. Другие прилагательные, существительные и глаголы Мелентьева не беспокоили. Только прекрасное прилагательное прекрасное вызывало иногда смутную тревогу, и хотелось поехать в Дом-музей. И вот, поехал.