Хэзел, явно мечтающая сходить в кино, отказывается:
— Я не могу. Мне надо сделать уроки.
— Как и Джой, — добавляю я.
Мэй мгновенно уступает:
— Тогда вам лучше сесть за уроки.
С тех пор как умер мой сын, мы с Мэй очень сблизились. Как сказала бы мама, мы подобны виноградным лозам с переплетенными корнями. Когда у меня нет сил, Мэй полна энергии. Когда я бодра, она подавлена. Когда я набираю вес, она худеет. Когда я худею — она остается в отличной форме. Пусть мы думаем и чувствуем по-разному, но я люблю ее такой, какая она есть. Мои обиды сошли на нет, по крайней мере до следующего раза, когда она заденет меня или же я скажу что-то такое, что выведет ее из себя, и она оттолкнет меня.
— Я могу помочь, — говорит Мэй девочкам. — Если мы быстро с этим покончим, то сможем поесть мороженого.
Джой с надеждой смотрит на меня.
— Можете пойти, если закончите уроки.
Мэй ставит локти на стол.
— Ну что у вас там? Математика? Я в ней неплохо разбираюсь.
— Мы должны подготовить доклад на актуальную тему, — отвечает Джой.
— О войне, — добавляет Хэзел.
Я чувствую, что у меня в самом деле начинает болеть голова. Почему их учитель не может вести себя более разумно?
Джой открывает сумку, вытаскивает сложенную газету «Лос-Анджелес таймс», разворачивает ее на столе и тыкает пальцем в одну из статей:
— Мы думали выбрать вот это.
Мэй начинает читать вслух:
— «Сегодня правительство Соединенных Штатов издало закон, запрещающий отъезд на родину студентам китайского происхождения, проходящим учебу в Америке. Это было сделано, чтобы предотвратить утечку научных и технологических секретов». — Мэй делает паузу, смотрит на меня и продолжает: — «Правительство также перекрыло денежные переводы в Китай и Гонконг для предотвращения утечки денежных средств за границу. К тем, кто попытается осуществить перевод денег в Китай, будет применен штраф в размере десяти тысяч долларов, и они будут заключены в тюрьму на срок до десяти лет».
Моя рука ныряет в карман и сжимает письмо Бетси. Мистер Хоуэлл сейчас в опасности, но у тех, кто, подобно отцу Лу, годами переводил деньги родственникам в Китае, дела обстоят гораздо хуже.
— «В ответ на это, — продолжает Мэй, — шесть крупнейших китайско-американских организаций Соединенных Штатов организовали строгую антикоммунистическую кампанию, направленную на предотвращение беспорядков в Чайна-таунах страны. Тем временем Ричард Никсон и другие сенаторы занимаются утверждением законопроекта, который позволит американцам китайского происхождения, оказавшимся в красном Китае, вернуться обратно в Соединенные Штаты».
— Папа говорит, что мы можем положиться на сенатора Никсона, — дрожащим голосом вмешивается Хэзел. — Он говорит, что сенатор Никсон ненавидит коммунистов, но добр к тем, кто попал в беду.
— Вы напуганы? — спрашивает Мэй. Девочки кивают. — Не стоит. Вы здесь родились, вы американки. У вас есть полное право жить здесь. Вам нечего бояться.
У них есть право жить здесь, но им следует быть начеку. Стараясь воспроизвести ту же уверенную, но серьезную интонацию, с которой я говорила с Джой о мальчиках, я вмешиваюсь:
— Однако вам следует соблюдать осторожность. Некоторые будут видеть в вас девочек с желтой кожей и красными убеждениями. — Я хмурюсь. — Вы меня понимаете?
— Да, — отвечает Джой. — Мы говорили об этом в классе с учительницей. Она сказала, что из-за нашей внешности некоторые могут видеть в нас врагов, хотя у нас есть гражданство.
Слыша это, я понимаю, что мне надо приложить все усилия к тому, чтобы защитить свою дочь. Но как? Нас никогда не учили сражаться со злобными взглядами или уличными хулиганами.
— Я уже говорила, что вы должны всюду ходить вдвоем, — наставляю я. — Учите уроки и…
— Как это похоже на твою маму! — вмешивается Мэй. — Страхи, страхи, страхи. Наша мама была такой же. Но взгляните-ка на нас! — Она берет девочек за руки. — Все будет хорошо. Вы не должны скрывать свое происхождение. От подобной лжи ничего хорошего не бывает. Теперь давайте закончим уроки и пойдем есть мороженое.
Девочки улыбаются. Они вместе работают над докладом, и Мэй наставляет их, понуждая глубже взглянуть на обозначенные в статье проблемы. Возможно, она права. Наверное, они еще слишком юны, чтобы бояться. И наверное, если они сделают этот доклад, они будут больше разбираться в происходящем вокруг, чем мы с Мэй когда-то в Шанхае. Но нравится ли мне это? Нисколько.
После ужина отец Лу открывает письмо из деревни Вахун: «Нам ничего не нужно. Мы не нуждаемся в твоих деньгах».
— Это правда? — спрашивает Сэм.
Отец Лу передает ему письмо, тот внимательно его изучает и передает мне. Почерк простой и четкий. Бумага выглядит потрепанной, как и те письма, которые мы получали раньше.
— Подпись вроде бы такая же, — замечаю я, передавая письмо Иен-иен.
— Похоже, оно настоящее, — говорит она. — Оно проделало долгий путь, чтобы добраться сюда.
Неделю спустя мы узнаем, что внучатый племянник отца Лу пытался сбежать, был пойман и убит.
Я говорю себе, что Дракону не пристало испытывать такой страх. Но мне страшно. Если что-то произойдет здесь — а мою голову переполняют всевозможные ужасы, — я не знаю, что мне делать. Америка стала нашим домом, и я каждый день боюсь, что правительство найдет способ выгнать нас из страны.
* * *
Перед Рождеством нам приходит уведомление о выселении. Нам нужен новый дом. Мы с Сэмом могли бы продолжить копить деньги для Джой и снять для себя угол, но единственное, что у нас есть, — это наша сила, и источником ее является наша семья. Это старомодно и очень по-китайски, но Иен-иен, отец, Верн и Сэм — это единственные, кто у нас с Мэй есть в целом мире. Все, кроме Верна и Джой, скидываются, и мне дают задание найти нам новый дом.
Не так давно я, переполненная радостным ожиданием нашего сына, искала дом для нас с Сэмом, и агенты по недвижимости, несмотря на изменения в законах, не желали даже показывать мне дома. Я разговаривала с людьми, которые покупали дома, въезжали ночью, а им на лужайку сваливали мусор. Тогда Сэм сказал, что хочет жить там, где «нас примут». Мы китайцы, и мы представляем три поколения желающих жить под одной крышей. Единственное место, где нас примут, — это Чайна-таун.
Мне показывают одноэтажный дом рядом с Альпин-стрит, в котором есть три маленькие спальни, застекленная веранда, на которой можно спать, и две ванные. Дом окружает низкая сетчатая изгородь, увитая розами «Сесиль Бруннер». На заднем дворе колышется огромное перечное дерево. Лужайка представляет из себя желто-бурый прямоугольник. Оставшиеся с лета ноготки скукожились и потемнели. Увядшие хризантемы, которые, похоже, никто никогда не подрезал, громоздятся сухой кучей. Бесконечное синее небо обещает еще одну солнечную зиму. Мне даже не требуется входить в дом, потому что я сразу же понимаю, что нашла наш новый приют.