Козел хотел было боднуть Степана, но Парфен остановил его за рога.
… Данила и Степан побрели себе переулочком к автобусной остановке. Ярко и непринужденно светило солнышко, теплынь нежила тела, лесок кругом, травка, покой. Красивенькие девчата шли за молоком.
Данила со Степаном присели у остановки, под раскидистым ясенем.
— Ну как, Вергилий, что скажешь? — мрачновато спросил Степан.
— Дорогой Данте, — резко ответил Данила. — Забудь о Вергилии, прежде всего. Вергилий, Данте — это для приготовишек, а вот «Рамаяна» — это гораздо покрепче. Слышал?
— Поэма. Раза два-три у моих метафизических девчат, — ответил Степан и добавил удивленно: — А ты ученый, Данила. Вот уж не ожидал.
— Был ученым. В юности. А потом озверел. И стал человеком, пляшущим у черной бездны.
— Смотри как, — совсем уже развел руками Степан.
— Забудь. Все, что сказано родом людским, может быть, в свое время станет бредом.
— Не говори так, Данила. Не пугай. Даже бред никогда не забудется.
— Ладно. Не будем спорить. Я чувствую, ты немного посек, что там у Парфена… Потому скажу тебе прямо: у этого человека изменилось сознание, и он стал видеть всю нелепость этого мира. Такой у него дар появился. Он видит то, что не видят другие. Но ему трудно все это выразить, что видит, всю дурость и патологию мира сего. И выражает это по-своему, по-козлиному, в сумасшедших чертах. Поэтому у него все наоборот.
Степан во всю ширь разлегся на траве и улыбался в небо, видя там белую бездну.
— Но ведь все это не совсем так. Одна сторона только.
— Конечно. В чем-то мир нормален и естественен, и не по ошибке. И так, и так. И да, и нет…
— Это ты из книг вычитал? «И да, и нет» сразу?
— Я вычитал это в своем уме, Степан. Я читаю свой ум, как книгу.
— Это по-нашему. И не только ум читать внутри себя можно. А больше даже…
— Еще бы, — прервал Данила.
Но в этот момент подъехал автобус. Всю дорогу они молчали. А расставаясь, Степан сказал:
— Надо бы продолжить. У тебя ведь полный короб всяких людей, существ и чудес.
Данила обнял Степанушку и шепнул:
— Ты наш, наш… Мы продолжим.
Глава 12
Дядя Валя фундаментально запил. Это случилось после того, как Даша, совершенно обнаглев перед самой собой, предсказала ему, что он запьет. За что и была выгнана из дома Лены Дементьевой — и отправлена к родителям, которые уже подумывали о том, чтобы Дашу показать по телевидению. «Как бы не опоздать, таких все больше и больше становится, лучше Дашки еще», — волновалась мать.
А началось с того, что дядя Валя встретился с Андреем. «Я брата никогда не брошу, будь он хоть в могиле, — кричал Андрей. — Я не Каин какой-нибудь».
И дядя Валя завелся искать с ним Станислава Семеновича. «Далеко он не уйдет, — кричал дядя Валя в тихой, интеллигентной пивной. — Россия огромная, а для нас места мало!»
Решили сначала позвонить Потаповым. Андрей, конечно, не знал, в чем там суть и что было, но телефон у Аллы стащил. «Экстрасенсы проклятые, ясновидящие — с них, чертей, и начнем!» — убеждал он дядю Валю.
На звонок подошел Миша, его уже давно не держали в чулане.
Андрей попросил ясновидящего.
— Таких нету, — слабым голосом ответил Миша, но потом почти закричал:
— Я люблю вас, я люблю всех, я люблю вас, вас, вас, с вами ничего не будет!
Андрей обалдел, покраснел, а слов не находил. Крик перешел на какой-то звериный рев:
— Я люблю вас!
Андрею показалось даже: «Я убью вас!», и он бросил трубку.
— Не трать силы, это бесполезно в случае Стасика. Так Лена сказала. Пусть она со своими и занимается тем, что вне ума, — дергал Андрея дядя Валя по телефону. — Нам надо по естеству искать. Так вернее.
Они встретились и заплакали. Но как искать?
— Андрюша, родной, — сказал дядя Валя, — надо в хвост смотреть. Ты говорил, что нашел его припрятанную телефонную книжку. Надо нижних обзванивать: малознакомых, тех, кого пока не опросили, — там искать.
Позвонили и пошли к старушке. (В записной книжке так и стояло: старушка Аня.) Зачем она нужна была Стасу — наверное, он и сам не знал, предположил Андрей.
Но когда он с дядей Валей вошел, то глаза стали не своими. Все стены комнатенки были увешаны фотографиями Станислава.
— Вы что? — отключно спросил он у старушки.
— Так это вы брат Станиславу?
— Я брат, — рассвирепел Андрей. — А что это значит? — он указал на фотографии. — Вы что, маньячка? Его нет, а вы маньячите?! Он пропал, исчез неизвестно куда!
— Ну и что?
— Как ну и что?!
— От Станислава Семеновича этого можно было ожидать. А вы не хамите, молодой человек, а то я вызову милицию! А почему ваш приятель все время молчит? Он убийца?
— Вы мне ответьте на вопрос: кто вы брату моему? У него жена и брат есть, а вы кто?
— Не вашего ума дело, молодой человек. Я вызываю милицию, хоть убейте!
— Пойдем, Андрюша, — печально произнес вдруг дядя Валя. — Она сумасшедшая, а может быть, еще похлеще. Ты посмотри, что на всех фотографиях написано, ослеп что ли?
Андрей стал всматриваться. На всех фотографиях черным по белому было написано: «Моя смерть».
— Это значит, Станислав — ее смерть, — надул губы Андрей.
— Пойдем, пойдем, дружок, ничего мы здесь не найдем, кроме смерти, — нетерпеливо сказал дядя Валя.
Глаза старушки засветились. И они вышли на улицу.
— Надо было б порасспрошать. Когда видела его, например? — бормотал Андрей. — Давай вернемся.
— Да ничего она не знает, Андрей. Плохой ты психолог. Посмотрел бы лучше в ее глаза пристально: там светится только смерть. Может быть, вечная, — прошептал дядя Валя. — Пойми только меня правильно.
— Всех правильно понимать — с ума сойдешь, — осерчал Андрей. — Я брата ищу, а не старушку.
— Надо в пивных порасспрошать, Андрюша. Правда, сейчас пивных-то в старом понимании — нет. Тогда там собирались те, кто все знал, что творится в Москве и в подполье. А теперь что? Одна тупая буржуйская сволочь. Надо бы пройтись по сумасшедшим домам и снова — по моргам.
— Морги и так проверяли, не каждый же день их проверять. Человек каждый день не умирает. И больницы Алла проверяла. А вот сумасшедшие дома — нет!.. Правда, правда, Валентин! Брат нередко в транс впадал, может, его за безумного и приняли! Бежим!