Багровый лепесток и белый - читать онлайн книгу. Автор: Мишель Фейбер cтр.№ 222

— Могу ли я помочь вам, дорогая?

— Не думаю, — говорит Агнес.

Ее особо предупредили: не отвечать на вопросы незнакомых людей.

— Впервые в Лондоне?

Агнес не отвечает. Пусть она не очень ясно помнит, как ее провожали сегодня утром — было еще темно, совсем ранний час, когда шепот Святой Сестры пробудил ее ото сна, но одно она помнит с совершенной ясностью: Святая Сестра приказала, чтобы Агнес ничего не рассказывала о себе никому, пока будет в пути, каким бы доброжелательным ни был расспрашивающий.

— Я содержу христианский дом для женщин, впервые приезжающих в Лондон, — продолжает почтенная незнакомка, — простите за прямой вопрос, но, возможно, вы недавно овдовели…

Агнес опять не отвечает.

— Вас бросили?

Агнес отрицательно качает головой. Она надеется, что качать головой не возбраняется. Во время побега она следовала всем наставлениям Святой Сестры. Сначала убийственная весть о грядущем предательстве, потом переодевание, надевание башмаков па больные ноги; потом спуск вниз украдкой — как воровка в собственном доме — потом благородное, без слов, прощание у двери: она лишь взмахнула рукой, когда уходила, хромая, в снежную мглу… Она все это перенесла с отвагой, к которой ее призывала Святая Сестра, было бы трагедией поддаться слабости и согрешить против нее теперь.

— Вы, похоже, просто умираете от голода, дорогая, — замечает упорная самаритянка, — в нашем доме хорошо кормят, три раза в день, и у нас тепло. Деньги вам не потребуются, сможете отработать свое содержание шитьем или чем-нибудь еще, что вы умеете делать.

Агнес, сильно оскорбленная предположением, будто ее физическая форма улучшится от обжорства, от которого так разнесло приставучую толстуху, распрямляется во весь рост.

— Вы очень добры, мадам, — с уничтожающей вежливостью говорит она, — но вы ошибаетесь. Мне от вас нужно только одно — дайте мне пройти. Я не хочу опоздать на поезд.

У женщины вытягивается лицо, сострадательное выражение исчезает в уродливых складках, но она отступает в сторону. Агнес быстро уходит, изо всех сил стараясь ступать грациозно, будто скользит по бальной зале. Ей нестерпимо больно, но у нее есть гордость.

На седьмой платформе начальник станции следит за посадкой; он придерживает рукой язычок колокольчика, а рукояткой указывает пассажирам путь.

— Всем садиться! — выкрикивает он и зевает.

Агнес без посторонней помощи садится в свой вагон и находит себе местечко. Скамьи деревянные, как в церкви, без мягкой обивки, привычной для нее, но все чистенько — это вовсе не конюшня на колесах, какой она всегда представляла себе вагон второго класса. Ее попутчики — это бородатый старик, молодая мамаша с младенцем на руках (который, к счастью, спит) и угрюмый мальчишка с поцарапанной щекой и ранцем в руках. Памятуя указания Святой Сестры, Агнес усаживается у окна и сразу закрывает глаза, чтобы не дать повода вступить с нею в разговор.

По правде сказать, ее вдруг охватила такая усталость, что она не уверена, что ей достало бы сил говорить. Ноги болезненно пульсируют — они проделали долгий путь пешком по Ноттинг-Хиллу, пока на заре не появился спасительный кеб. Потом было долгое ожидание, пока не начал работать Паддингтонский вокзал, унижение от приказа полицейского проходить, — а после от приставаний пьяного мужчины. Она вытерпела и эти муки, но теперь наступила расплата. Страшно болит голова — как всегда — под правым глазом. Слава Богу, это последний день ее страданий от головной боли.

— Провожающих просят немедленно покинуть вагоны!

Голос начальника станции едва слышен из-за громкого пульсирования крови в голове, но ей и незачем его слушать — она уже столько раз слышала эти слова в сновидениях. В ее воспаленном мозгу звучит голос Святой Сестры, которая шепчет: «Помни, когда прибудешь к месту назначения и сойдешь с поезда, ни с кем не разговаривай. Иди и иди, пока не уйдешь подальше в сельскую местность. Постучись на ферму или в церковь, скажи, что ищешь Обитель. Не называй ее Обителью Целительной Силы, потому что она известна не под этим именем. Просто потребуй, чтобы тебя проводили к Обители. Не соглашайся ни на что другое, никому не говори, кто ты такая, и не принимай „нет“ за ответ. Обещай мне, Агнес, обещай мне!»

Поезд шипит, содрогается и приходит в движение. Агнес открывает один глаз — тот, который не болит, — и смотрит в окно, надеясь, все-таки надеясь, что ее ангел-хранитель на платформе — чтобы хотя бы кивком подтвердить: Агнес вела себя как смелая девочка. Нет, ее нигде не видно, она где-то спасает души и исцеляет тела. Агнес скоро увидит ее — в конце пути.

Наслаждаясь теплом небес, невесомая и обнаженная, плывет она высоко над фабричными трубами и церковными шпилями в верхних слоях накаленного неба. Воздух опьяняет запахами, приливает и отливает громадными волнами ветра и мягких облаков — это отнюдь не бездвижное, прозрачное забвение, каким она всегда представляла себе Рай. Скорее, это океан, которым можно дышать, и она движется в плотном воздухе, сокращая расстояние между своим телом и телом мужчины, который летит рядом с нею. Когда они оказываются достаточно близко, она раскрывает бедра, обвивает его руками и ногами, открывает губы, чтобы принять в себя его любовь.

— Да, о да, — шепчет она и обнимает его чресла, чтобы вобрать его поглубже в себя; нежно целует его; они сливаются, становясь единой плотью. Край облака одеялом обвивается вокруг их соединившихся тел, а они скользят сквозь душистые волны вечности, их несут ритмические течения и страстные соприкосновения.

— Кто б мог подумать, что это будет так? — говорит она.

— Сейчас не разговаривай, — вздыхает он, перемещая ладони с ее плеч на ягодицы, — вечно ты болтаешь.

Она смеется, зная, что он прав. Его грудь давит на ее груди, это и утешает, и возбуждает ее. У нее набухли соски, а щелочка, изголодавшаяся по его семени, сосет и глотает. Они перекатываются и извиваются на краю огромного облака, пока страсть не пронизывает ее тело огнем; она откидывает голову, задыхаясь от счастья…

— Эммелин!

Судороги блаженства не мешают ей сохранять здравый смысл; она знает, что зов исходит не от Генри, чье горячее дыхание ворошит ее волосы, а из иного, невидимого источника.

— Эммелин, ты там!

«Как странно», — думает она, когда, пробивая спиной облака, падает с небес на землю, если это зов Бога, так Он наверняка прекрасно знает, что я здесь!

— Эммелин, ты меня слышишь?

Она приземляется на кровать — удивительно мягко приземляется, учитывая головокружительную скорость снижения. Задыхаясь, садится в постели, а у входной двери продолжается шум.

— Эммелин!

Господи, спаси: это же ее отец. Она соскакивает с кровати, сталкивая Кота, который валится на спину и болтает всеми четырьмя лапами. Она оглядывает спальню, ища, чем бы прикрыть наготу, но на глаза попадаются только сюртук и сорочка Генри, которые в последнее время — вместе с другими предметами его одежды из мешка «Таттл и сын» — она берет с собой на ночь в постель для утешения. Набрасывает теплый, измятый сюртук на плечи как накидку; рукава сорочки обвязывает вокруг талии — сорочка играет роль фартука — и несется вниз.