Багровый лепесток и белый - читать онлайн книгу. Автор: Мишель Фейбер cтр.№ 170

Дом и его окрестности поблескивают остатками потопа. Подъездная аллея струится водой, уносящей к воротам песчинки мелкого черного гравия. С дома вода льется — по водосточным трубам, и стекает по стенам. Каждый листик в саду светится этим ранним утром. Ветки пригнулись к земле; лопата, вчера прочно вогнанная в землю, сейчас стоит косо и грозит упасть.

В подвальной кухне заспанная Джейни подтирает лужи, которые натекли за ночь. Она подкладывает уголь под котлы, чтобы высушить пол и отогреть пальцы; ей предстоит заняться более сложными делами. Хоть и не видно, как рассветает, зато слышно, как птицы подают голоса.

Если бы Конфетка стояла в проулке за Пембридж-Кресент, откуда несколько месяцев назад она помахала рукой миссис Рэкхэм, она бы увидела, что Агнес уже расположилась у окна своей спальни — и смотрит на искрящуюся траву. Вчера Агнес проспала почти весь день, а ночью бодрствовала — в ожидании солнца. На Северном полюсе (если верить тому, что пишут в книгах) все время день, и совсем нет ночи. Но вот чего она не вполне понимает: значит ли это, что время там не движется? А если так, то, может быть, человеку не прибавляется лет? Она раздумывает: что было бы предпочтительнее — не меняться, потому что ничто не меняется, или стареть, навеки оставаясь двадцатитрехлетней? Загадка, упражнение для ума.

Опасаясь головной боли в самом начале дня, Агнес перестает думать о Северном полюсе и отправляется в путь по полугемному и тихому дому;

она спускается по лестнице, пробираясь по коридорам, пока не вступает в тепло и свет кухни. Прислугу ее появление не удивляет: она приходит каждое утро. Прислуге известно, что она явилась не с претензиями, а потому все продолжают заниматься своими делами. Новая служанка, как ее там, окутанная душистым паром, достает из духовки свежеиспеченные венские булочки. Кухарка вылавливает вилкой бычьи языки из миски с маринадом — тщательно отбирая те, что формой и размером придутся по вкусу хозяину.

Агнес проходит прямо в посудную, где Джейнни трет деревянную раковину — каменную она уже вычистила. Девушка стоит на цыпочках; она так старается потише сопеть за работой, что не замечает появления Агнес.

— Где киска?

Джейни вздрагивает, будто ее неожиданно ткнули сзади, но быстро приходит в себя.

— Он, поди, за котел забрался, мэм, — говорит она, показывая красной, разбухшей рукой.

А почему она говорит «он» о кошке Генри? Потому, что это кот, вопреки предвзятым мнениям. В то утро, когда животное появилось в Рэкхэмовой кухне, кухарка задрала ему хвост и проверила — чего явно никогда не делал бедный Генри.

Агнес опускается на колени на безупречно чистый каменный пол и заглядывает под большой котел.

— Я его не вижу, — говорит она, всматриваясь в темень.

К этому Джейни готова — приносит и ставит у котла миску, в которую сложила кроличьи и куриные сердца, шейки и почки. Кот немедленно вылезает, сонно помаргивая.

— Милая киска, — Агнес гладит его по спинке, гладкой, как муфта, теплой, как хлеб из печи.

— Ты это не ешь, — советует она, когда кот обнюхивает темные, влажные обрезки. — Это гадость. Джейни, принесите сливок.

Девушка подчиняется, а пока она ходит за сливками, Агнес продолжает гладить кота по спине; тот ложится на живот, совсем рядом с миской.

— Сегодня придет твоя новая хозяйка, да-да, — говорит она. — Ты большой сердцеед, да? Но я тебя отпущу, да-да, отпущу, и буду мужественной, и буду довольствоваться воспоминаниями о тебе. Ах ты маленький, ах ты красавчик…

И снова отодвигает его от миски с потрохами.

— А, — радостно поет она, увидев Джейни с фарфоровой чашкой в руках, — вот и сливки, твои вкусные, чистые, белые сливки! Ну-ка, что ты с ними сделаешь?

Последнее утро в Прайэри-Клоуз Конфетка проводит в ознобе за письменным столом, глядя сквозь забрызганные дождем французские окна на свой маленький садик. Неизбежность расставания неожиданно делает садик очень дорогим — при том, что она совершенно не занималась им, живя здесь. После долгих проливных дождей землю из аккуратных клумбочек словно разбросали повсюду, пожухлые азалии повисли на стеблях, наружный подоконник завален промокшей палой листвой. Ах, мой садик, думает Конфетка — понимая, что это смешно.

Боль утраты ощущается, несмотря на беспокойство, которое ее здесь мучило. Здесь она тосковала, часами одиноко бродила по комнатам — а теперь ей жаль уезжать! Безумие.

Конфетку не перестает бить дрожь. Она не хотела задерживать Уильяма, когда он приедет за нею, — и слишком рано залила огонь в каминах. Выстудила комнаты. Они кажутся еще холоднее от пустоты и блеклого осеннего света, который тревожно смешивается с газовым освещением на фоне оголившихся стен. Конфеткины руки побелели от холода, бескровные запястья торчат из чернильно-черных рукавов; она дует на костяшки, но дыхание не согревает, а только увлажняет пальцы. Вся в черном, траурная шляпка уже подвязана, перчатки на коленях. Все, что она собирается взять с собой, уже уложено и, по требованию Уильяма, вынесено в гостиную — чтобы легче было грузить в экипаж; с прочим он, без сомнения, разберется сам. Вещи: простыни, полотенца, одежду, даже недешевую — она просто выбросила на улицу; пусть подберут мусорщики, они это заслужили. (Тряпье наверняка вымокло под дождем, но при некотором терпении бедняки сумеют привести вещи в порядок).

Когда они с Уильямом обсуждали переезд, о кровати не было речи; Конфетка догадывается, что ее новое жилье будет довольно скромным. Интересно, найдется ли там достаточно места, чтобы они с Уильямом могли проделывать то, к чему привыкли? Представив себе, как ее голые ноги торчат из окошка тесного чердака под островерхой крышей, она вспоминает «Алису в стране чудес» и слегка истерично хихикает.

Господи Боже мой, во что она ввязалась? Через несколько часов на нее ляжет ответственность за Софи Рэкхэм — и что она, скажите на милость, будет делать с ребенком? Она же самозванка, мошенница, столь явная, что об этом догадается даже дитя! Аксиомы, изречения, золотые правила — вот чего ждут от учительницы; а Конфетка, сколько ни ломает голову, что она припоминает?

Случай пятилетней, пожалуй, давности, — когда мамку позвали посмотреть на нее вскоре после отбытия клиента — этакого жеребца. Осмотрев причиненный урон, миссис Кастауэй решила, что истерзанная плоть дочки заживет и без швов. Закрывая домашнюю аптечку, она дала превосходный совет, как избегать «кровотечения внизу»:

— Просто помни: если сопротивляешься, всегда больнее.

— Говорят, ваше выздоровление иначе как чудом не назовешь, — миссис Агнес Рэкхэм обращается к миссис Эммелин Фокс.

Миссис Фокс благодарит Розу, принимая от нее чашку какао и ломтик фруктового кекса.

— Чудеса — большая редкость, — кротко, но твердо напоминает миссис Фокс хозяйке. — И Бог склонен приберегать их для случаев, когда ничто другое не помогает. Я предпочитаю думать, что меня просто вылечили.

Но этого Агнес не приемлет. Помилуйте, перед нею сидит женщина, которую она в прошлый раз видела, когда та, едва переставляя ноги, шла через церковный двор, словно какое-то Mйmento mort… И за ней следовал шепоток отвращения да жалости. А сейчас миссис Фокс выглядит совершенно здоровой, что особенно заметно по ее лицу: череп, который так противно стремился обнаружить себя, теперь словно облекся плотью, и глазницы больше не кажутся запавшими. Более того, она выглядит почти миловидной! Кстати, она и вошла без палки, ступая с уверенностью (столь же несомненной, сколь и загадочной) человека, который знает, что ему достанет духу и сил на целый день.