Багровый лепесток и белый - читать онлайн книгу. Автор: Мишель Фейбер cтр.№ 168

В единый миг она перебирает всех мужчин, каких узнала в течение жизни: темную пустоту на том месте, какое должен был занимать ее отец; домовладельцев с сердитыми рожами, доводивших до слез ее мать (в те очень и очень далекие дни, по миновании коих мать изгнала слезы из своего репертуара); «доброго джентльмена», который явился, чтобы согреть ее той ночью, в которую она лишилась невинности; и всех мужчин, которых повстречала потом — смутное шествие полуголых самцов, норовивших соорудить ненадолго ярмарочного уродца, слепленного из двух тел. Она вспоминает одноногого клиента, вспоминает как культя его билась о ее колено; вспоминает тонкие губы мужчины, который задушил бы ее, не прибеги на помощь Эми; вспоминает идиота с покатым лбом и грудями гораздо большими, чем у нее; вспоминает заросшие шерстью плечи и мутные от катаракт глаза; вспоминает члены размером с фасолину и члены величиной с огурец, члены с лиловыми головками, члены, изогнутые посередке, члены, покрытые родимыми пятнами, рубцами, татуировками и шрамами от неудачных попыток самооскопления. Многие из них выведены в «Падении и возвышении Конфетки» — и заколоты там мстительным клинком. Боже милостивый, неужели ей так и не повстречался ни один мужчина, которого она не имела бы причин ненавидеть?

— Я… я должна признаться, — говорит Конфетка, изгоняя из головы картину, на которой она прогуливается под руку с маленьким Кристофером, — что затрудняюсь в подборе подходящего компаньона.

— Да тебе никакой компаньон и не нужен, милая, — бормочет Уильям, снова вглядываясь в лежащие у его ног полоски бумаги.

— Но, Уильям, — протестующе восклицает Конфетка, едва способная поверить своим ушам. — Если я появлюсь там одна, это может породить скандал.

Он раздраженно всхрапывает, голова его все еще занята контроверзой узоров — оливково-золотым и изумрудно-синим.

— Я не желаю, черт побери, вечно оставаться заложником узколобых людишек. Если двое-трое работников стануг шушукаться, пусть шушукаются! А попробуют позволить себе что-нибудь большее, так от них там в два счета и духу не останется… Боже всесильный, я возглавляю огромный концерн, я только что похоронил брата — мне есть из-за чего лишиться сна и без сплетен каких-то ничтожеств.

И Уильям, решительно наклонясь, подбирает с ковра оливково-золотую полоску.

— Плевать на расходы, — объявляет он. — Мне по вкусу вот эта, а что по вкусу мне, то придется по вкусу и моим покупателям.

Голова Конфетки идет кругом от счастья, она обнимает Уильяма, и тот снисходительно целует ее.

— Письмо, нам нужно составить письмо, — напоминает он, не давая Конфетке расшалиться сверх меры.

Конфетка приносит ему перо и бумагу, он набрасывает послание к типографу. Затем — до отправки почты остается десять минуг — выходит в вестибюль и позволяет Конфетке подать ему пальто.

— Ты сокровище, — говорит он — отчетливо, хоть в зубах его и зажат конверт. — Незаменимое, другого слова я для тебя приискать не могу.

Конфетка торопливо застегивает пуговицы пальто, проходится по нему щеткой, и Уильям удаляется.

Как только за ним закрывается дверь, Конфетка, избавленная от необходимости изображать тихую скромницу, приходит в движение. Она проносится но комнатам, победно попискивая и пританцовывая, выделывая пируэты, от которых юбки завиваются вкруг ее ног, а волосы взлетают над плечами. Да! Наконец-то: она сможет идти с ним рядом, и плевать на то, что думает целый свет! Ведь именно так он и сказал, разве нет? Их связь не может оставаться заложницей узколобых людишек — он этого не потерпит! Счастливый, счастливый день!

Упоение ее омрачается только мыслью о том, что придется еще раз съездить на Черч-лейн, уведомить Ликов о перемене в ее планах. Или не придется? В приливе вдохновения, Конфетка хватает чистый лист писчей бумаги, садится за стол и, возбужденно подрагивая, окунает перо в чернильницу.

Дорогая миссис Лик!

Назначенная на эту пятницу загородная прогулка отменена, поэтому за Полковником я не приеду.

(Это все, что ей пока удалось придумать. И следом:)

Деньги, которые я Вам дала, возвращать не нужно.

Искренне Ваша,

Конфетка.

Минут десять, а то и пятнадцать, уже упустив возможность воспользоваться ближайшей отправкой почты, Конфетка обдумывает постскриптум — ей необходимо что-то вроде «Передайте мою любовь Каролине», только чуть более сдержанное. Язык предлагает так много синонимов для слова «любовь». Конфетка перебирает их все, по, в конце-то концов, надежды на то, что миссис Лик даст себе труд сообщать кому бы то ни было — и уж тем более своей жилице — о питаемых к ней нежных чувствах, малы до крайности. И потому, когда солнце уже садится и на Прайэри-Клоуз набрасывается шквалистый ветер, Конфетка решает приберечь слова любви до следующей встречи с Каролиной и запечатывает конверт с письмом, чтобы отослать его по почте, когда просветлеют небеса.

— Приготовились! — кричит Уильям Рэкхэм переминающимся с ноги на ногy факельщикам. — Отменно: поджигайте!

По всей окружности высокого погребального костра опускаются к узловатым веткам и серым листьям толстые палки с горящим на их концах жиром и уже через половину минуты аромат лаванды смешивается с запахом горящего дерева. Лица факельщиков расплываются в улыбках, а сами они начинают отмахиваются от лезущего в глаза дыма, — пожалованная им нынче власть истребителей льстит их скудной гордыне и, хотя бы на этот вечер, сообщает какой-никакой блеск жалкому существованию, которое они ведут, работая в здешних полях за девять пенсов в день и даровой лимонад.

— Я так разумею, для этакой груди щи огня-то надобно побольше, — говорит один из них, размахивая, точно мечом, своей огненной дубинкой, и действительно, похоже, что без помощи со стороны пламя скорее зачахнет, чем поглотит гору выкорчеванных кустов. Мглистый дым понемногу поднимается в небо, помрачая низкие тучи.

— Вот отличительный признак высокого качества компании «Рэкхэм», — извещает Конфетку Уильям. — Эти кусты занимаются огнем столь медленно лишь потому, что они еще не истощены до конца — в них продолжает теплиться жизнь. Но компания «Рэкхэм» никогда не позволяет себе снимать шестой урожай с растений, уже растративших большую часть былой их силы.

Конфетка смотрит на Уильяма, не понимая, как ей следует отвечать. Он обращается к ней так, точно она — дочь или внучка какого-нибудь престарелого держателя его акций, катающая по полям колесное кресло с незримым полковником Ликом. Между ней и Уильямом выдерживается дистанция, а близости, хождения под руку, о котором она мечтала, нет и в помине.

— Я видел однажды костер, — громко объявляет Уильям, заглушая гомон голосов и треск горящего дерева, — сложенный из шестилетних растений, ну так вот, они вспыхнули — пф! — точно груда сухого папоротника. И можете мне поверить, масло, добытое напоследок из той лаванды, оказалось третьесортным.