Потомки - читать онлайн книгу. Автор: Кауи Харт Хеммингс cтр.№ 29

Я думаю о его семье. Старинное семейство, потомки крупного плантатора-сахарозаводчика. Родители Рейсера всегда казались мне милейшими людьми. Почему они не захотели признать Нои? У нас на Гавайях не принято быть снобом. Исключения довольно редки.

— Я думал, это пустяки, а оказалось, что вовсе не пустяки, понимаешь?

— Понимаю, — говорю я.

— Я чувствовал, что ошибся в выборе, — говорит Рейсер, отнимая руки от лица. — Но ничего, я переживу. Обязан пережить. Я не думал, что все так получится. — Его глаза блестят. Рейсер останавливает взгляд на мне. — А ты зачем приехал? Просто поздороваться?

Я смотрю на манго и делаю глоток кофе.

— Ага. Мы же давно не виделись. Проезжал мимо, дай, думаю, заеду…

Я машу рукой в сторону Кайлуа и только сейчас понимаю, что дом Рейсера стоит в стороне от дороги. За его домом — тупик.

— Как она? — спрашивает Рейсер.

— Нормально, — отвечаю я.

Никогда не замечал, чтобы Рейсер проявлял к кому-либо теплые чувства, поэтому не хочу лезть к нему со своими проблемами. Расставание с невестой — болезненное испытание. Не хочу усиливать его боль своей. Я думаю о его родителях, которым не понравилась Нои, о Сиде, который не понравился мне, об отце Джоани, которому не понравился я.

— Между прочим, принцесса Кекипи, — говорю я, — вышла замуж против воли родителей. Как и все мы. Делай то, что нравится тебе, а не твоим родителям.

Рейсер кивает.

— Все еще можно исправить, — говорит он.

— Конечно, — говорю я.

Он горестно опускает плечи. Неужели он так ничего и не предпримет?

— Ну ладно, меня ребята ждут.

Я встаю и начинаю прощаться, хотя выпил всего пару глотков кофе. Рейсер, кажется, даже не замечает, что мой визит до смешного краток и бесцелен. Он провожает меня к двери. На кушетке валяется пуховое одеяло, на столе стоит бутылка вина и лежит раскрытый «Телегид». Нужные передачи отмечены в нем красными чернилами. Рейсер распахивает передо мной дверь и рукой прикрывает глаза от солнца. Затем приветственно машет рукой моему семейству.

— Все будет хорошо, — говорю я, он кивает и закрывает за мной дверь.

Я иду к машине несколько ошеломленный; я молю бога, чтобы Рейсер женился на своей девушке. Не знаю, почему для меня это важно, но тем не менее это так.

— Я не смог, — говорю я, усаживаясь в машину.

— Чего не смог? — спрашивает Скотти.

— Все равно придется. Следующий адрес такой, что придется смочь, — говорит Алекс.

Рейсер был моим пробным камнем. В следующем доме меня ожидает настоящее испытание. Мне предстоит иметь дело с людьми, которые меня откровенно не любят. Я включаю зажигание, выезжаю на дорогу и еду исполнять свой долг.

Мы сидим на открытой террасе, потому что именно там нашли Скотта, когда подъехали к дому: он сидел в плетеном кресле и со стаканом, балансирующим у него на колене. Мне видно, как в нижнем дворике Скотти ведет бабушку под руку по саду и показывает ей то на одно, то на другое. «Камень. — говорит она. — Пруд». У матери Джоани болезнь Альцгеймера, и Скотту приходится самому заниматься и женой, и сиделкой, и домом. А еще он обожает плавать в бассейне. Я не раз смотрел, как он плавает: когда он выныривает, глотая воздух разинутым ртом, в круглых плавательных очках и купальной шапочке, то на лице у него точно такое же выражением, как у человека на картине «Крик» Эдварда Мунка. Другое из его многочисленных хобби — выпивка. Это у них семейное. Я сразу почувствовал запах виски, когда он увидел Скотти и сказал: «Бинго!» Он всегда так приветствует младшую внучку.

Я рассказал ему наши новости и отдал завещание, которое он сейчас и читает. Сид держится в сторонке и молчит, за что я ему очень признателен. Потом, присмотревшись, я вижу, что парень, нацепив черные очки и надвинув на глаза свою черную кепку, попросту спит в шезлонге. Алекс примостилась у его ног. Мне не нравится, что она не отходит от Сида ни на шаг.

— Ни черта не понимаю. Как будто другой язык. — ворчит Скотт, перелистывая страницы завещания.

— Я вам объясню, — говорю я.

— Давай.

— Это завещание о жизни. У вас такое тоже есть.

— Есть, но оно написано нормальным языком, а здесь какая-то тарабарщина. Это все равно что по-корейски читать.

Скотт трясет листками, глядя на меня и Алекс.

— Я уверен, что ваше написано точно таким же языком. Хотите, я вам все объясню?

Он пропускает мои слова мимо ушей и вновь погружается в чтение; наверное, он не хочет слушать мои объяснения. Он меня никогда не любил. Когда мы с Джоани еще только собирались пожениться. Скотт предлагал мне поддержать его бизнес-проекты, но я ответил, что никогда не веду бизнеса с друзьями и родственниками. Конечно, это был всего лишь предлог; я не хотел ввязываться в грандиозные планы будущего тестя, большая часть которых относилась к ресторанному бизнесу. Пришлось стерпеть все бесчисленные попытки убедить меня в том, что такой-то или такой-то городок может стать новым Уайкики. Один раз я даже сделал вид, что согласен — просто так, чтобы отвязаться. Слава богу, мне хватило ума не поддаться на уговоры.

— Тарабарщина, — бормочет Скотт.

— Давайте я вам помогу, Скотт. Я понимаю, юридический язык очень сложный. Мне он знаком хорошо, это моя работа.

Я вспоминаю строки из завещания Джоани, похожие на призывы «я» умирающего к «я» живому и здоровому. «В случае, если я окажусь в состоянии глубокой комы, прошу не поддерживать во мне жизнь никакими искусственными средствами, равно как и соответствующими процедурами. Я отказываюсь от процедур, направленных на поддержание во мне жизни, от искусственного питания и дыхания, а также от ухода за мной». Меня всегда поражало то, как Джоани выразила эту фразу: «Я не хочу, чтобы за мной ухаживали, дабы поддерживать во мне жизнь». Джоани словно не желает, чтобы о ней заботились. Эту часть завещания Скотт понял, ту часть, где его дочь ясно заявляет, что не хочет жить.

— Может быть, вы хотите, чтобы я вам что-нибудь разъяснил? — снова спрашиваю я. — Понимаете, это прямые инструкции, в которых Джоани указывает, какие медицинские процедуры она хочет получить, а какие, как в данном случае, не хочет. Например, она отказывается от искусственного дыхания, от…

— Не хочу этого слышать. Я все прекрасно понял. Здесь говорится, что она не желает, чтобы вокруг нее вился рой родственников, ожидающих, когда она скиснет, как молоко. Она не желает, чтобы доктора делали вид, что занимаются лечением, и заявляет, что хочет переехать в другую больницу.

— Дед, — говорит Алекс, — ты в своем уме?

— В своем. Я уже ко всему подготовился и рад, что Джоани хватило ума написать завещание. Моя девочка совсем не эгоистка и очень храбрая! — дрожащим голосом выкрикивает он. — Она всегда была сильнее, чем ее брат. Барри только ноет и ничего не делает. В шестнадцать лет он выглядел на тридцать. Черт его знает, может, он гомосексуалист.