Оранжерея - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Бабиков cтр.№ 8

С выходящей из воды высокой скалы, правее и поодаль от того места, где сидел Марк, начали сниматься чайки, сперва одна, потом, поколебав­шись, другая, потом и все остальные. Oписав кру­тую дугу, они полетели высоко, на запад, вдоль берега и, сливаясь с серой дымкой мороси, стали подниматься все выше и выше, как если бы уле­тали с островов навсегда.

Воображаемый и оттого чуть более нелепый, чем был наяву, Нулус прочистил горло и закон­чил: «Итак, господа, опираясь на текст „Странной Книги", мы можем утверждать, что история Запредельска началась весной 1421 года, когда уце­левшие странники заложили на главном острове архипелага город. Далматская община обрела на­конец пристанище».

Убаюканный плеском волн и своим созидатель­ным видением, Марк мысленно захлопнул книгу. Эта игра воображения чертовски занятная штука. Даже не знаю, в кого я такой уродился. «Что это — „магический кристалл"? Бриллиант?» — «О нет, ювелиры здесь ни при чем. Хрустальный шар для гаданий, стеклянная чернильница, полная вымыс­лов. Словом, образ, метафора», — отмахивался, бы­вало, от его расспросов отец.

5

Знал ли Марк Нечет историю родного края? Скорбел ли над судьбами первопроходцев? Еще бы. В его доме на градском холме был целый шкаф старинных книг по истории в кожаных переплетах. Их собирал его дед, тоже Марк, последний полновластный ректор Запредельска, скончавший­ся в 1949 году во время своего пятого кругосвет­ного плавания (вблизи Опаловых островов, за два­дцать тысяч миль от дома). Оставшиеся от него «Записки по отечественной истории», до сих пор не разобранные и не изданные, наполняли до­верху большой капитанский сундук в его быв­шем кабинете во Дворце.

Марк нередко возвращался в памяти к тем дням из детства, когда дед еще был жив. Летом его в городе никогда не бывало, и потому Марку запом­нились только осенние и зимние прогулки с ним через сквер в сторону площади Искусств (по суб­ботам). Утренник с инеем в барельефах длинной дворцовой стены, наглядно изображавших всю историю основания Запредельска, от исхода мя­тежных далматцев из Котора до креста первой киновии на крутой скале Альтуса, моложавые двор­ники с серьезными православными лицами, ши­роко метущие пустую улицу, держа метлы так, буд­то они косили траву, крепкая дедовская ладонь в перчатке, кондитерская «Никитин и сыновья» на другой стороне улицы, в которую, как Марк знал наверняка, они зайдут под конец прогулки, что­бы выпить ромашкового чаю с маковым пече­ньем, и его сумрачный кабинет: гладкие колонны розового мрамора, тяжелые бархатные портье­ры, твердые спинки вольтеровских кресел, тем­новатые картины в сливочно-золотых рамах, вы­ложенные кобальтовыми изразцами печи-голланд­ки в углах...

Марку и теперь ничего не стоило вообразить деда в поношенной домашней куртке, с трубкой в кулаке, крепко поскрипывающим половицами кабинета, буквально выхаживающим мысль, бор­мочущим немецкие, латинские или итальянские слова себе под нос и совершенно забывающим о присутствии пятилетнего внука, сидящего в углу под лампой с атласом средиземноморских птиц на коленях. Его вечерние ученые споры с отцом — о возможном исходе битвы под Ульмом или значении Пресбургского соглашения для Дал­мации. Его перхотью посыпанные плечи. Его пу­шистые баки диккенсовского олдермена. Острая седая щетина на подбородке. Кустистые брови и косой шрам на рыхлой щеке от неприятельского штыка.

У отца Марка, Стефана, была привычка тихо покашливать в ладонь, когда он начинал волно­ваться. В ответ на его колкое замечание дед шум­но вдыхал воздух и принимался палить в собе­седника из всех орудий своей сокрушительной эрудиции. Он называл состояние современной ме­диевистики «жалким». Знание старофранцузско­го — «прискорбным». Он отказывался принимать на веру сведения, добытые из «протоколов като­лических палачей» или льстивых эпистол како­го-нибудь голландского посланника при пышном и враждебном дворе.

В отличие от могучего деда, еще в полной ме­ре сохранившего княжеские манеры, отец Марка был человеком куда более уравновешенным. Он тоже любил историю и языки, но главной его страстью был театр и — как у многих домоседов того времени — минералогия. Легко, даже с тай­ной радостью согласившись на отречение от рек­торской власти, он не глядя подмахнул несколь­ко исторических бумаг, по которым правление государством переходило к крикливой клике новоявленных либералов средней руки, оставил дворцовые покои и переехал с молодой женой и сыном в небольшой особняк на градском хол­ме. Питая патологическое отвращение к переме­не мест и путешествиям, он очень приятно про­водил все свое время в городе, в Английском клубе или в опере, полагая посещение дальних остро­вов Каскада рискованным предприятием, а двух­дневное плавание в Крым на дизельной яхте — великим подвигом, о котором должны слагаться поэмы. Возможно, в отместку за его чрезмерную осторожность жестокий демон случая подстроил так, что он погиб сорока лет от роду, попав под автомобиль в нескольких шагах от собственно­го дома — то ли засмотревшись на театральную афишу, то ли подбирая с панели осколок яркой смальты.

Некоторые главы из записок деда, относящие­ся к ранней истории княжества и напечатанные в трех номерах «Исторических чтений», Марк знал почти наизусть. Эти журналы были среди его детских книг про волшебников и пиратов, и хотя многое в них было неясно, они даже еще настой­чивей трогали его воображение, чем всякие капи­таны Флинты и сказочные Сезамы. Перечитывая их, он как будто слышал глубокий голос деда, ви­дел его освещенные настольной лампой легкие седины и смуглые руки, быстро листающие ис­тертый том.

«История этих мест до основания Запредельска на редкость однообразна и скудна. Широкое скуластое лицо с колючими глазками и клино­видной бородкой надвигается на нас из тьмы вре­мен. Трепещут костры на ветру, в лунном свете поблескивает сбруя, доносится лай собак и стоны пленников. В тесной кибитке голый младе­нец на полу играет засаленным темляком и ра­дужным птичьим перышком; тут же на меховой подстилке коренастый мужчина со смазанной жи­ром косицей и длинным шрамом на загорелой спине грубо овладевает хрупкой белокожей де­вочкой с костяными бусами на шее, на запроки­нутое лицо которой садятся мелкие черные му­хи. Пресыщенный деспот, развалясь на подушках в походном шатре, развлекается видом казнимых неприятелей и мало-помалу под мерный хруст костей и вопли несчастных начинает клевать носом.

Римляне до этих краев не дошли. Варвары и азиаты-кочевники, сменяя одни других, то появ­лялись на берегах Днепра, то исчезали, не остав­ляя после себя ни книги, ни храма, ни речи. Эпо­ха долгого владычества скифов завершилась в

III веке с приходом из Скандинавии готов во главе с королем Филимером. Они создали на нижнем Днепре государство Ойум (что значит „речная страна") со столицей Археймар („реч­ной дом"), находившейся, по-видимому, на од­ном из островов Каскада, как предположил еще в XVIII веке запредельский архивист Герхард-Фридрих (Трифон Иванович) Крафт. Это коро­левство существовало недолго: в последней трети

IV века при короле Германарихе готы вынужде­ны были оставить Ойум, теснимые пришедши­ми с востока свирепыми гуннами. Римский ис­торик Аммиан Марцеллин с содроганием опи­сывал гуннов так: „Их дикость превосходит все мыслимое; с помощью железа они испещряют щеки новорожденных глубокими шрамами, что­бы уничтожить на корню волосяную растительность, поэтому и старея они остаются безборо­дыми и уродливыми, как евнухи. Они не варят и не приготавливают себе пищу, а питаются ко­реньями и сырым мясом, которое они иногда предварительно согревают, держа его, сидя на лошади, промеж ляжек".