Принц приливов - читать онлайн книгу. Автор: Пэт Конрой cтр.№ 125

Поселившись в квартире сестры, я оплатил все счета, разобрал и рассортировал почту. Вместе с Эдди Детревиллом мы покрасили стены в теплый льняной цвет. Я навел порядок в библиотеке, расставив тома по темам. Думаю, библиофилы по достоинству оценили бы внушительное собрание книг, к которым Саванна относилась без присущего библиофилам трепета. Стоило мне раскрыть какой-нибудь роман, и я почти всегда натыкался на подчеркнутые шариковой ручкой фразы и абзацы, привлекшие внимание Саванны. Как-то я сказал ей, что скорее смирюсь с бомбардировкой музея, чем с подобными метками на страницах, и Саванна назвала мои слова сентиментальной чепухой. Она старалась выделить чужие мысли и идеи, привлекшие ее внимание, чтобы впоследствии их не забыть. Между творчеством Саванны и ее чтением существовал некий плодотворный обмен. Сестра имела оригинальную привычку покупать книги о совершенно незнакомых ей вещах. Брошюра о жизненных циклах папоротников была исчиркана сестрой вдоль и поперек. Такая же участь постигла «Знаковый язык индейцев Великих равнин». В залежах сестры я обнаружил шесть книг по разным аспектам метеорологии, три — о сексуальных отклонениях в девятнадцатом веке, книгу о содержании и кормлении пираний, «Морской словарь» и внушительный научный труд о бабочках штата Джорджия. В свое время Саванна сочинила стихотворение о бабочках, прилетавших в материнский сад на острове Мелроуз. Теперь, глядя на записи, оставленные ею на полях, я понял, откуда сестра почерпнула необходимые знания о парусниках, хвостатках и червонцах. Она умела воспринимать информацию; ни один факт, каким бы туманным он ни был, не ускользал от ее пристального внимания. Допустим, если она хотела создать произведение о божьей коровке, она покупала десяток брошюр по энтомологии и находила именно тот вид божьих коровок, который был ей нужен. С помощью подобных бесценных сведений Саванна творила удивительные миры. А поскольку она варварски обращалась с чужими текстами, я мог проследить историю ее чтения; достаточно было приглядеться к наличию или отсутствию подчеркиваний и пометок. И тогда я решил еще раз просмотреть библиотеку сестры, фиксируя, какие книги и по каким предметам она открывала и мучила. Конечно, это было вероломным вторжением в личную жизнь Саванны, но я пытался получить хоть какое-то представление о ее последних годах.

Я начал с того, что пролистал все томики с дарственными надписями поэтов, друживших с Саванной. Надписи были дружескими, но довольно официальными. Приятели восхищались творчеством Саванны, однако ее личность оставалась для них неизвестной и непонятной. Большинство этих поэтов жили в гордой безвестности, и когда я ознакомился с их произведениями, то понял почему. Все они были трубадурами крошечного мирка. Они вдохновенно описывали плод граната или тычинки цветка, но их темы были бессмысленными. Ничто так не обрадовало Саванну, как мои слова, когда однажды я признался, что не понимаю ее стихотворений. Она сочла это надежным признаком ее верности собственному таланту. Почитав ее друзей, я подумал, что всем современным поэтам не мешало бы сделать прививку против невразумительности. Однако строчки, подчеркнутые Саванной, несли в себе мрачную противоречивую красоту. Я выписал их себе в блокнот и перешел к самой Саванне.

Из ее стихотворений я понял, что Юг перестал быть ее темой. Отдельные вспышки памяти еще мелькали, но она успешно осуществляла свою давнюю мечту — стать нью-йоркской поэтессой. Я нашел у нее слова о нью-йоркской подземке — идеальное благопристойное описание кошмаров ночного города. Саванна упоминала о Гудзоне и Бруклине. Завершив стихотворение, она уже не подписывала его, как прежде. Листы были сложены безымянными стопками по разным местам квартиры, и только пульсирующая нетронутая магия таланта сестры позволяла узнать автора. За эти годы поэзия Саванны обрела новую силу, стала меланхоличнее, однако не утратила своей прелести. Возможно, какие-то моменты ускользнули бы от моего понимания и, наверное, продолжали меня беспокоить, если бы на ночном столике под Библией я не обнаружил бело-голубой памятный альбом. На центральной полосе зеленели мелкие буквы: «Н. С. Ш. имени Сета Лоу» [147] . Я расстегнул заржавленную молнию и перевернул первую страницу. Там была фотография девочки-восьмиклассницы. Звали девочку Рената Халперн. Имя показалось знакомым, но мне было никак не вспомнить, где я его слышал. Миловидное застенчивое лицо, которое портили большие нелепые очки. Не красила девочку и вымученная улыбка, обнажавшая неровные зубы. Я так и видел тупого фотографа, произносящего свое идиотское «чи-из». На следующей странице Рената написала фамилии своих учительниц (вероятно, самых любимых): миссис Сатин, миссис Карлсон и миссис Трэверс. Школу Рената окончила 24 июня 1960 года. В своем классе Рената не занимала никакой должности. Зато первую запись в ее альбоме сделал президент класса Сидней Роузен.

Ренате, которую не забуду, пока летают бабочки.

Пусть твой поезд жизни идет без помех

Туда, где тебя ожидает успех.

Шелли, лучшая подруга Ренаты, вывела своим красивым девичьим почерком:

Ренате, которую буду помнить всегда.

Свети, звездочка, свети,

Только пудру нанести

И подкрасить губки снова.

Всё. Красавица готова.

Мои поздравления тебе, покорительница сердец школы им. Сета Лоу.

Итак, в громадном Нью-Йорке у меня появилась новая приятельница по имени Рената Халперн. Но каким образом они с Саванной пересеклись? Правда, этот памятный альбом не был единственным. Саванна обожала рыться в букинистических магазинах и часто покупала подобные вещи. Ей нравилось заглядывать в личную жизнь совершенно незнакомых людей. Но только имя Ренаты Халперн продолжало звучать у меня в голове. Я был уверен, что где-то оно мне попадалось.

Я прошел в гостиную и вновь стал пересматривать подаренные книги с посвящениями. Тут мой взгляд упал на письма и журналы, полученные за последнюю неделю. И я вспомнил!

На имя Ренаты Халперн (но почему-то на адрес Саванны) пришла бандероль с последним номером журнала «Кенион ревью» [148] . Когда я впервые достал бандероль из ящика, у меня возникла мысль прикарманить журнал, однако я быстро отказался от подобного мальчишества и вернул пакет на место. Сейчас меня совершенно не грызла совесть. Я вскрыл коричневый конверт и вынул журнал, между страницами которого было вложено письмо редактора, адресованное Ренате.

Дорогая мисс Халперн!

Спешу еще раз сказать Вам, насколько я горд тем, что именно наш журнал имел честь опубликовать Ваше первое стихотворение. Хочу также подчеркнуть, что мы будем рады любому Вашему новому произведению, если Вы пожелаете его прислать. Как и прежде, мы готовы печатать Вас, пока кто-нибудь из «акул» издательского мира Вас не похитит. Уверен, что Вы продолжаете успешно работать.