Дневник - читать онлайн книгу. Автор: Витольд Гомбрович cтр.№ 165

Молчание звезд.

Воскресенье

Наши вылазки на все более высокие вершины, уход в чащи, закрывающие видимость, покорение скальной стены и зависание над головокружительными пропастями ради того, чтобы внезапно предстали во всей полноте недоступные, закрытые пеленой тумана пространства, превышающие наше понимание.

Экскурсии — блуждание в зарослях, ведущих в слепоту, в замешательство, в одурь — завоевывать уступы и цепляться голыми руками за скалистую стену в головокружительном восхождении ради того, чтобы раскрылись убаюканные туманом, превосходящие наше восприятие пространства. Берем с собой еду и питье на три дня.

Интеллектуальные вылазки — это так просто.

Воскресенье (поздней ночью)

У меня на глазах бельмо

Аргамантация открывает самые разные…

Комизм свихнулся в в муммизм

Язык-подлец болтается на оси, на диалектич

Дальдальтоннизмммм фи!

Анекдот? Кующий ковку.

Вон, пошел, с анек анекдотт. Нет. Нет. Не хочу. Вон. Почему он пристает ко мне!

Льет из бутылки а трусы сохнут.

Вон Пошел с анекдотом Чего он пристает ко мне этот Анекдот… Чего он ползает по мне как червяк… чтоб его… Анекдот… Вон.

………………………………………………

Вот так и выглядит оно, мое воскресно-ночное токование!

На следующий день (пишу в своей комнате)

Я мог бы записать сегодня: «неважно чувствую», но это была бы та шутка, которой я боюсь больше всего.

Только что здесь был Хельман. Пришел вроде как к Гомесу (которого не застал) под предлогом урегулировать какие-то мелкие счета. Во всяком случае, это был первый визит «с той стороны». Я не побился бы о заклад, что его поведение было абсолютно лишено шутливых намерений… А может, и ехидных.

Анекдот? Когда же в конце концов кристаллизуются эти его — анекдота — неуловимые пары… Высмотреть в конце концов бестию, снующую среди деревьев, за домом, на линии гор, на линии океана… Ну же, чудище, покажись! В чем дело? Чего ты от меня хочешь? Выходи!

Никого.

За завтраком более обстоятельный разговор, который начался довольно случайно с учетверенного корня достаточного обоснования, но тут же перешел на «принцип телесности», такой, каким он явился в эпоху Ренессанса, преобразующийся в наше время в «принцип компрометации», а в будущем способный стать (на чем я настаивал) «принципом страсти». Женщина с двумя детьми встала на дороге, чтобы уловить что-то из наших случайных слов — ничего не уловила. Ушла.

Вторник

Леность… Как знать, не леность ли напала на нас… на фоне ленивых гор, стеклянной поверхности моря, медленно ползающих муравьев и (зачем скрывать?) того, что висит на веревке… и свисает…

Леность… Расслабленность…

Как приятно — не знать точно — позволить, чтобы слова говорились, как оно само говорится — слушать собственные слова…

А-а-а-ах!

Сон.

Тогда же, только ночью

Молчи! Молчи!

Вроде как промелькнул… Кто? Анекдот!

Только спокойствие!

У меня такое впечатление, что он промелькнул в сумерках, когда я сидел на веранде и всматривался в… эх, да что тут скрывать… в белье, которое в эту пору казалось отравленным, испорченным знаменем, трупно-бледным и лунным. Это было ИХ знамя, оттуда, с той стороны, это были они, они сами, я видел их рядком висящими на веревке: Дипутадо и Сеньора, Хельман и Рикардо и андалузец и маленькая Целия и семья нотариуса… видел, но в образе трусов, рубашек, как оподлившееся и издевательское отражение их настоящего существования на той стороне.

И тогда Анекдот вылез и ощерился…

Потому что я понял: та сторона — была подвохом! Анекдотом! Потому что та сторона для них — это наша сторона!

А стало быть, это не было отражение… это были они сами, на этих веревках, собственной персоной!

Ловкачи!

Анекдот или только возможность анекдота? Я не хочу обсуждать это с Гомесом. Уже и так слишком много говорено с Гомесом. Не стану больше говорить с Гомесом. Хватит болтовни с Гомесом. Хочу только записать здесь на всякий случай, что лично я не стану впутываться ни в какой анекдот, ни в какую шутку…

Нет.

Я знаю, что если я отвечу шуткой на шутку, я пропал. Я должен сохранять, даже в этот момент, серьезность моего существования.

Шутники! Если я должен быть комичным, то только снаружи, а не изнутри — так пусть же этот комизм будет как надвигающаяся туча, сгущающийся туман, шорох в зарослях, как инсинуация на горизонте, пусть, снаружи скрытый, он просачивается, подтягивается к моему центру со всех сторон, по всем путям, а я буду оставаться невозмутимым, как Телль с яблоком… моей серьезности… на голове…

Sapienti sat! [212]

Среда, 3-го

На этом конец. Я уехал из Пириаполиса 31 января через Колониа, и в Буэнос-Айресе был в тот же день в полдвенадцатого ночи.

Гомес выехал раньше, кто-то из университетских вызвал его телеграммой.

Так что я никогда не узнаю, что, собственно говоря, случилось с нами в Пириаполисе.

Возвращение домой.

Квартира была погружена в сон, когда заполночь, с головой, идущей кругом от танцующего на водах Ла-Платы парохода, с чемоданом в руке, я пробирался в свою комнату. Спали Роберто, герр Клюг, дон Эухенио, Базилио, Арана — призраки вздохов и стонов возносились над ровным дыханием спящих. Что такое количество во сне? Спящее количество? Ты спишь, количество? Или же ты, количество, никогда не спишь?

Нет, наше количество никогда с нами не засыпает, куда там сну сморить тварь, рожденную от суммы… оно все кружит и кружит без устали… Сидя на кровати в своей комнате, я все же спрашивал себя: беспокоить нас или успокаивать должен тот факт, что спящих было много (пятеро)? Сон одного, опаснее ли он сна нескольких человек, нескольких десятков или даже нескольких сотен? Звучит, может, и претенциозно, — но не без тайного смысла. Количество по отношению к человеку, позвольте заметить, ведет себя поразительно, поскольку и умножает, и делит одновременно. Разве будет кто сомневаться, что действия пятерых, тянущих канат, в пять раз производительнее действий одного человека. Но вот что касается смерти, то здесь все наоборот. Попробуйте-ка убить сразу тысячу — и вы убедитесь, что смерть каждого из них станет в тысячу раз меньше смерти умирающего в одиночку.

Вот почему меня успокаивало сознание, что они спят и видят сны впятером: ведь тогда и я мог спокойно положить голову свою на подушку и подключиться в качестве шестого номера к их тяжелому, чуткому, блуждающему дыханию. Чем могли мне угрожать ночь и сон, если целительное Количество чутко охраняло меня, растворяя меня в себе. Точно добрая фея! Точно ангел-хранитель! Спокойной ночи! Спокойной ночи! Пора, пора кончать эти излияния души… может, и не во всем ясные. Может, путаные. Немного, может, развязные, раздерганные, рассеянные, распутные… раз… разжиженные, растворенные. В чем, собственно, дело, друзья?! Если бы и было здесь какое-нибудь интеллектуальное распутство. Количество растворит его в себе, как Оно растворяет грехи и добродетели наши. Аминь.