Дорога в декабре - читать онлайн книгу. Автор: Захар Прилепин cтр.№ 298

Ответа не было.

— Сынок, тебе надо подождать здесь, — попросил он, бережно перенося каждое слово от себя ко мне, как зерно в ладонях, — Там может быть отвязанная собака во дворе.

— Папа, — сказал я, моля о немедленном избавлении сразу ото всех страхов, что могло вместить мое детское существо.

Он подергал калитку, она оказалась запертой, тогда отец привстал на носки, заглянул внутрь и, пошарив рукой, вскрыл засов.

Дворик чуть освещался слабым светом из оконца.

Отец, прищурившись, недолго рассматривал колышущуюся полутьму, потом нашел что искал, подхватил меня, внес во двор и тут же поставил на какой-то высокий верстак.

— Стой тут, — велел.

Сам быстро прошел к дверям, и, уже не стуча, заглянул в дом.

— Хозяин? — позвал отец, остановившись на пороге.

Кто-то глухо отозвался ему.

— Собаки нет во дворе? — спросил отец.

— Нет собаки, — ответил густой мужицкий голос, — А кто это?

Хозяином оказался белесый моложавый дед, поначалу смотревший на нас с опаской. Трудно в ночи довериться двум почти голым людям — мальчику, на груди и плечах которого была ровно размазана кровавая кашка из комарья и мошкары, и огромному мужичине, которому потолки избы оказались всерьез малы: он занес меня в избу ссутулившись и набычившись головою.

— Спускались к старым монастырям, думали, что по воде столько же, сколько посуху — и не успели засветло, — пояснил отец.

— Вы из Истцов? — догадался хозяин, — Здесь река петляет так, что по воде до монастырей будет пять пеших дорог.

— Если дальше идти рекою — до монастырей еще далеко? — спросил отец.

— Два километра осталось, — ответил хозяин.

Я стоял в ногах у отца и смотрел вокруг.

В доме, похоже, больше никого не было: только дед. Однако ж кроватей оказалось две. В углу висели обильные иконы. Возле икон горела лампадка. На чистых, крашенных в красное, деревянных полах лежал цветастый половик. Посреди избы, белая, в нескольких неглубоких и недлинных трещинах, стояла печь. На печи ведро с водой. Возле ведра ковшик.

— Заходите, я приючу вас, — просто сказал дед, — Куда ж вам с ребенком.

— Я положу его? — спросил отец.

— Конечно, — ответил хозяин и распахнул одеяло.

Отец быстро отжал мои плавки над помойным ведром, спросил у хозяина старую рубаху или майку.

Нашлась какая-то сухая и крепкая тряпка с рукавами, как раз мне по колени.

В ней меня уложили на кровать. Простыня показалась удивительно чистой и грубой на ощупь, а кровать крепкой и жесткой. Но в кровати было почти хорошо, почти мирно, почти сладостно.

Отец закутал меня одеялом. Хозяин принес свой тулуп, отец набросил еще и тулуп на меня.

— Сейчас я чай приготовлю, — сказал хозяин.

Лампада у икон помаргивала, словно кто-то незримый подлетал к иконам и тихо дул в огонь.

Я все ждал, что отец ляжет рядом, и мир отсыревший, чужой и шероховатый, как кора, наконец, исчезнет вовсе, а на смену придет мир сонный, теплый и обещающий утро.

— Сынок, надо мне идти Корина искать, — сказал отец негромко, — Мало ли что с ним. Может, ногу подвернул. Подождешь меня здесь? А я за тобой приду.

— Папа, — сказал я.

— Ничего-ничего, — ответил он, — Я быстро. А то лежит там дядя Олег, никто не поможет ему.

Я вдруг вспомнил про разорванные узлы на ногах отцовского товарища и представил, как Корин веревчатой веной зацепился за сук, и теперь из него бурно бьет кровь, а он лежит в песке, никому не нужный. И кто-то трещит лесными ветками, принюхиваясь.

Хозяин принес чай. Отец отпил и сразу встал, сказав про третьего, который потерялся. Он не взмахнул мне рукой, не кивнул, а просто, глубоко склонившись пред дверями, шагнул и пропал.

Хозяин с некоторым, как мне показалось в тусклом свете, сомнением посмотрел отцу в след.

— Пей чай-то, — сказал он мне, подумав.

Чай пах лесными травами и водой, а чаем не пах.

Я немного отпил, и скорей снова лег под одеяло.

Хозяин подошел ко мне, мелко помаргивая белесыми ресницами, и поправил скатившийся тулуп. Руки у него были с белыми пятнами.

Закрыв глаза, я увидел текущую темную воду. Такую твердую, что можно было лечь на нее и катиться на животе, словно я кусок мыла. В животе от этого все пристывало друг к другу и ледяно ще-котилось.

Луна тоже катилась по воде как обмылок, и я ловил ее руками.

Так ничего и не поймав, я оглянулся и увидел отца, который погряз в воде, как в тяжелой застывшей ртути. С остервенением он то пытался шагнуть, то дотянуться рукой до коряги рухнувшего в реку дерева.

Ничего у него не получалось.

Потом отец поднял глаза и посмотрел на меня так беззащитно, что я от ужаса проснулся.

Хозяин стоял на коленях и молился. Молитва показалось мне совсем незнакомой и чудной.

Поднявшись, он задул лампу и улегся в кровать.

Я старался не дышать и гладил ладонями шершавую простыню.

Я погладил ее сто раз и в руках сладко зажужжало, словно кровь свернулась в шарики и эти шарики боками трутся друг о друга.

Хозяин засопел, чуть клекоча горлом.

Привстав сначала на локтях, потом медленно спустив голые ноги, я сдвинул вбок одеяло и тулуп, и встал на пол. Кровать не скрипнула.

Три шага и я очутился в прихожей. Сюда не доносился огонь лампадки и не падал лунный свет: здесь было совсем темно.

Безбожно гомоня не по времени сладкоголосыми половицами, тараща во все стороны невидящие глаза, я едва двигался. Наступил на резиновые сапоги, больно стукнулся ногой о табуретку и, наконец, ткнулся куда-то выставленными вперед ладонями. Полукруглыми, как у жука, движениями рук, поискал щеколду, поднял ее и вышел во двор.

Дверь в дом оставил открытой, чтоб не стукнула.

Добежал до калитки и поспешил по стежке вниз. Стежка уползала из-под ног, как живая. Отец бы накрутил ее хвост на руку, если б знал. Никуда бы она не делась тогда.

Ободрав о кусты руки, изуродовав пятки о камни, выбежал к воде.

Луна лежала на месте, не шевелясь — плоская и жирноватая как блин в застылом масле.

Я долго смотрел прямо в лес на другом берегу, желая сказать ему хоть что-то примиряющее нас и располагавшее ко мне — но таких слов у меня не нашлось.

На щеку сел комар, я стер его, но тут же засвиристели другой и третий. Они раскачивались у лица, сводя мне скулы.

Воздух показался еще холоднее, чем был. Он не полз в рот, и я дышал ноздрями.