Дорога в декабре - читать онлайн книгу. Автор: Захар Прилепин cтр.№ 297

Пропав где-то в лесу, она напоследок трижды удивленно вскрикнула кому-то: «Кто это там! Что это там! Как это там!»

Я стал замерзать.

— Пап, я замерзаю, — пожаловался я.

— Маич! — позвал отец, — Ты где там?

Корина не было видно за очередным изгибом реки.

Какое-то время Корин молчал, я успел напугаться, что он утонул. Но, наверное, он набирался сил для ответа.

— Захар! — выкрикнул он изо всех сил, голос его уже не рокотал так, как совсем недавно, — Идите, Захар! Я нагоню! Я нагоню! Разливай ровно спиртное у археологов, и я не замедлю… не заставлю себя ждать!

Отец прибавил хода.

Прошло, наверное, часа три, или даже чуть больше. Солнце почти совсем уже скрылось.

Вдруг сделался ветер, в одну минуту по воде пошла быстрая рябь, небо слилось с водою, лес нахмурился и навис над нами, втайне живой, но еще молчащий.

Мгла казалась мутной и желтоватой.

Меня потряхивало от холода, понемногу наполняющего живот и поднимаюшегося все выше.

Отец время от времени звал Корина.

По голосу отца я хорошо слышал, что он не замечает не мглы, ни ряби, ни леса. Только очень хочет покурить.

Сначала Корин отзывался неподалеку.

Потом его голос стал ломаться, блуждать по изгибам реки, пытаясь догнать нас и напоминать не самый голос, но его эхо.

А спустя еще полчаса на крики отца перестал кто-либо откликаться.

И лишь спустя минуту или две, кто-то вдалеке начинал голосить — но тут уже было не разобраться, Корин кричит или нет. Не было даже ясно, вопят ли это откуда-то позади нас или, напротив, на зов отвечают люди, стоящие вниз по течению.

…или это вообще не человек кричит…

Однажды отец остановился и долго прислушивался, пытаясь разобраться, откуда слышатся голоса. Может быть он еще раз подумал, а не лучше ли вернуться назад, или попытаться прорваться лесом к какой-нибудь дороге. По его дыханию и по тому, как он легко толкнул мое черное, упругое колесо, я понял, что он махнул на все рукой и решил идти вперед.

В лесу без спичек с ребенком делать нечего, а назад, поди, уже добрые шесть часов ходу.

Отец только начал чаще всматриваться в берега: они погружались во мрак, и монастыри мы могли миновать, не заметив. Никто не обещал, что археологи будут жечь костры и в нетерпении ждать нас у берега. Они вполне могли допить самогон, доесть горячие консервные мяса, утереть лица травой, залить огонь и спать без снов, завернувшись в свои пуховые одеяла.

При одной мысли об одеяле меня настигало странное чувство, в котором тоска и озноб были замешаны поровну.

Холод клокотал уже в груди, понемногу заливая легкие и сердце, доставал до подбородка и изредка потряхивал меня за детские челюсти. Тогда зубы с бешеной скоростью начинали стучаться о зубы, и длилось это каждый раз с полминуты.

Отец наклонялся ко мне и грел своими руками, грудью, шеей, дыханием. От него пахло такой душистой беломориной, его покоем, его речью.

Он уже непрестанно гладил меня руками по плечам и ногам, размазывая комарье и какую-то мелкостную мошкару, нисколько не боящуюся ветра, зыби, луны, стынущей в воде, как в подкамазном мазуте.

— Эгей! — иногда выкрикивал отец то ли Корину, то ли археологам.

Потом мы какое-то время шли в тишине.

Отец старательно обходил корявые и рогатые деревья, непрестанно встречавшиеся нам на пути.

— Ссс, — время от времени говорил он, и на мгновение останавливался, трогая ногою дно — тогда я понимал, что он больно наступил на сук, закопавшийся в песке и выставивший вверх черный подгнивший, но еще крепкий зуб.

— Папа, — спрашивал я, — Мы не останемся в лесу?

— Нет, — отвечал он, — Скоро придем.

— Куда придем?

— Придем куда-нибудь.

Мы двигались почти беззвучно, я старался не смотреть на возвышавшийся с обеих сторон лес, чтобы не встретиться с кем-нибудь глазами.

Но лес напомнил о себе, когда справа от нас вдруг раздался резкий явственный треск.

— Ишь ты, — сказал отец с улыбкой в голосе.

— Кто там, пап? — спросил я, не умея сомкнуть губы.

— Да нет никого, — ответил он, — Ветка треснула.

Но через минуту хрустнуло еще сильнее.

Я вцепился в камеру пальцами, не решаясь повернуть пристывшую голову в сторону берега.

Кто-то шел за нами по лесу, неотрывно глядя на нас.

— Зверек какой-нибудь любопытствует о бредущих ночью по воде, — сказал отец; и улыбка все еще не покидала его голос.

— Большой? — спросил я. Слово выпало изо рта с таким звуком, как падает круглый и резкий камень в воду.

— Нет, не большой. Маленький.

— Медведь? — не унимался я.

Отец засмеялся.

— Маленький медведь, — повторил он, и тут же перевел разговор, — Посмотри-ка, вон видишь впереди огонек?

— А! — увидел я, не в силах толком обрадоваться, — Это… костер?

— Да нет, вроде не костер, — ответил отец, — Наш костер должен быть на правом берегу, а этот огонь на левом. И похоже это, скорей, на окошко.

Я вцепился в этот огонек глазами, как в поплавок. Поплавок подрагивал и часто тонул в темноте, цепляясь за кусты.

В лесу еще несколько раз хрустнуло, но вскоре отстало.

Огонек подползал еле-еле, словно леска, на которой я его тянул, была в несколько сот метров длинной.

Может, только через полчаса огонек стал явственно различим.

Он был впаян в грузный черный дом, стоявший на высоком берегу. Тускло светилось единственное, маленькое как звериный глаз, оконце. Дом был окружен забором.

Впервые за шесть или семь часов мы вышли на берег.

Берег был остро-каменистый, идти по нему я не мог.

Отец позвал людей. Никто не откликнулся.

Он начал растирать мне спину, плечи, живот сильными и даже теплыми еще ладонями.

— Папа, что-то плывет, — сказал я.

В свете окошка было различимо нечто круглое посреди воды.

Отец сделал несколько шагов и вернулся с недобитой баклажкой пива.

Корин упустил свое лакомство. Отец отпил и сплюнул. Бросил баклажку на берег.

Взял меня на руки и тихо пошел вверх — сначала по камням, а потом по стежке, ведущей вверх, к калитке. Стежка была скользкая — отец, еле слышно ругаясь, хватался свободной рукой за кусты и стебли, иногда это оказывалась крапива.

У калитки он остановился, поставил меня на землю и еще раз позвал хозяев.