Однако абсурдистанцы еще не привыкли к новому всемирному порядку. Не обращая внимания на соблазны современности вокруг них, они ринулись к паспортному контролю, что-то выкрикивая на своем непонятном местном наречии и толкая друг друга сумками. У Алеши-Боба была абсурдистанская многоразовая виза, ставившая его в привилегированное положение, в то время как мы с Тимофеем вынуждены были стоять в бесконечной очереди для иностранцев, ожидая, пока нас сфотографируют для визы.
Но помощь не замедлила явиться. Группа толстяков в синих рубашках с эполетами величиной с кирпич уже кружила вокруг меня, осматривая мою тушу теплыми южными глазами. Да будет вам известно, что я тучный, но привлекательный: голова моя пропорциональна торсу, а жир распределен равномерно по всему телу (за исключением обвислого зада). А вот эти ребята из Абсурдистана, как большинство толстяков, походили на огромные шатры, и головки у них были крошечные. У одного из них на груди болталась камера.
— Простите меня, — спросил он по-русски — на общем языке всей бывшей советской империи, — какой вы национальности?
Я печально продемонстрировал русский паспорт.
— Нет, нет, — рассмеялся толстяк. — Я имею в виду национальность.
— Еврей, — ответил я, похлопав себя по носу: до меня дошло, о чем он спрашивает.
Фотограф прижал руку к сердцу.
— Для меня это большая честь, — сказал он. — У еврейского народа долгая и мирная история в нашей стране. Они наши братья, и их враги — наши враги. Когда вы находитесь в Абсурдистане, то моя мать — ваша мать, моя жена — ваша сестра, и в моем колодце всегда найдется для вас вода.
— О, спасибо, — ответил я.
— Еврей не должен ждать в очереди, чтобы его сфотографировали. Позвольте мне сделать это для вас прямо сейчас. Улыбнитесь, мистер!
— Пожалуйста, снимите также моего слугу, — попросил я.
— Улыбнитесь, слуга!
Тимофей вздохнул и перекрестился. Мне вручили две маленькие фотографии.
— Вы помните, что я сказал насчет того, что моя мать — ваша мать? — спросил фотограф. — Ну так вот, к несчастью, наша мать в больнице, у нее цирроз печени и келоидный шрам на левом ухе. Нельзя ли…
Я уже приготовил несколько стодолларовых купюр на такой случай и сейчас дал одну из них фотографу.
— Сейчас мы должны встать в очередь за бланком на визу, — пояснил фотограф. — О, посмотрите! Мой коллега хочет с вами поговорить.
Еще более массивный мужчина с пышными усами и скверными зубами, переваливаясь, направился ко мне.
— Наверное, мы сородичи, — сказал он, погладив меня по животу. — Скажите, какой вы национальности?
Я ответил ему. Он прижал руку к сердцу и сказал, что у еврейского народа долгая и мирная история в Абсурдистане и что мой враг также и его враг, а его мать — моя мать, и его жена — моя сестра. Упомянул он также про воду из своего колодца, которую я могу пить сколько угодно.
— Почему еврей должен стоять в очереди за бланком заявления для визы? — удивился он. — Вот! Возьмите!
— Вы очень добры, — сказал я.
— Вы очень еврей. В самом лучшем смысле. Затем мне поведали, что моя сестра (то есть его жена) страдает гастритом и женской болезнью. Да, подумал я, двести долларов пройдут долгий путь, прежде чем их употребят на ее лечение. — А теперь вы должны занять очередь, чтобы заполнить заявление на визу. Но посмотрите! Мой коллега хотел бы вам помочь в этом вопросе.
Толстяк постарше подошел ко мне, пыхтя как паровой двигатель. Я далеко не сразу понял, что он пытается общаться со мной на русском. Я уловил слова насчет воды из его колодца, а также сентенцию о том, что еврей не должен стоять в очереди.
— Позвольте вам помочь заполнить бланк, — предложил этот человек, вынимая ручку и разворачивая устрашающий бланк на визу в четыре страницы. — Ваша фамилия?
— Вайнберг, — ответил я. — Пишется так, как произносится. «Вэ»… «а»…
— Я знаю, как это пишется, — сказал старик. — Ваше имя?
Я ответил. Он записал, затем начал, прищурившись, изучать сочетание «Вайнберг» и «Михаил». Потом перевел взгляд на мое туловище и мягкие красные губы.
— Вы сын Бориса Вайнберга? — спросил он.
— Покойного Бориса Вайнберга, — печально ответил я, и на глазах у меня выступили слезы. — Его взорвали фугасом на Дворцовом мосту. У нас есть видеозапись и все такое.
Старик свистнул своих коллег.
— Это сын Бориса Вайнберга! — закричал он. — Это Маленький Миша!
— Маленький Миша! — завопили в ответ коллеги. — Ура! — Они перестали выкачивать деньги из ошеломленных иностранцев и подтянулись ко мне, шлепая сандалиями по мрамору. Один из них поцеловал мне руку и прижал ее к своему сердцу.
— Он вылитый отец.
— Да, и эти большие губы!
— И массивный лоб.
— Типичный Вайнберг.
— Что вы здесь делаете. Маленький Миша? — спросили меня. — Вы приехали из-за нефти?
— А зачем же еще он мог сюда приехать? Из-за пейзажа?
— Честно говоря… — начал я.
— А вы знаете, Маленький Миша, что ваш отец однажды продал восемьсот килограммов шурупов «КБР»! Он был кем-то вроде субподрядчика. Нагрел их на пять миллионов! Ха-ха-ха!
— Что такое «КБР»? — осведомился я.
— «Келлог, Браун и Рут», — хором ответили мои новые приятели, пораженные тем, что я не знаю такую фирму. — Филиал «Халлибертон».
— О, — произнес я, но моя презрительно скривленная верхняя губа выдавала мое невежество.
— Американская нефтяная компания, — пояснили мне. — «КБР» управляет половиной страны.
— И мой отец их обманул? — весело спросил я.
— Еще и как! Он сделал их действительно по-еврейски!
— Мой отец был великим человеком, — сказал я со вздохом. — Но я приехал сюда не из-за нефти.
— Маленький Миша не хочет бизнес своего отца.
— Он сложен и меланхоличен.
— Это верно, — согласился я. — Ребята, а откуда вам это известно?
— Мы люди Востока. Мы знаем все. А то, что не знаем, чувствуем.
— Вы хотите купить бельгийское гражданство у Жан-Мишеля Лефевра из бельгийского консульства?
Я качал тревожно озираться, от души желая, чтобы рядом был Алеша-Боб.
— Возможно, — ответил я.
— Ловкий парень. Это не шутка — иметь русский паспорт.
— Ваш папа когда-нибудь упоминал нашу маленькую банду в аэропорту? — поинтересовался самый старший из них.
Остальные смотрели на меня выжидательно, и их животы соприкасались с моим, словно желая с ним познакомиться. Я стараюсь делать всех вокруг меня счастливыми, так что не обманул их ожиданий.