— Если какой-нибудь мудак попытается тебя ударить из-за твоей религии или посмеется над тем, что ты толстый, приходи к нам, и мы разобьем ему башку, — сказал Цезарь.
Мы произнесли последний тост: «За нашу дружбу» — и выпили из фляжки, а потом я зигзагами побрел по улице к поджидавшей меня машине. Легкий ветерок направлял меня вперед, сдувая пыль с шеи и стирая кровавое пятно с моего нижнего подбородка. Невыносимая влажность сменилась приятной летней погодой, точно так же, как враждебность по отношению ко мне уступила место жалости и пониманию. Все, чего я прошу, — это случайной передышки.
— Вы беседовали с американцами? — спросил Мамудов.
— Нет, — ответил я, массируя кровоподтеки в районе почек. — Я говорил с русскими, и после разговора с ними мне снова стало хорошо. Вокруг нас чудесные соотечественники, разве ты так не думаешь, Мамудов? — Мой чеченский шофер ничего не ответил. — Поехали в «Горный орел», — сказал я. — Может быть, Алеша-Боб и его друзья все еще там. Я хочу выпить!
Алеша-Боб и Руслан только что ушли из «Горного орла», но художник Валентин все еще был там. Он с жадностью доедал оставшуюся на тарелках кислую капусту и засовывал в свою сумку несколько кусков недоеденного хачапури.
— Как дела, маленький братец? — осведомился я. — Наслаждаешься прекрасным днем?
— Я собираюсь повидаться со своими друзьями в стриптиз-клубе «Алабама», — застенчиво сказал Валентин.
Я предположил, что он имеет в виду команду проституток, состоявшую из матери с дочкой.
— А почему бы мне не пригласить вас с Наоми и Руфью куда-нибудь пообедать? — предложил я. — Мы пойдем в «Дворянское гнездо».
Хотя монархиста уже неплохо накормил Алеша-Боб, он радостно захлопал в ладоши.
— Обед! — вскричал он. — Как это по-христиански с вашей стороны, сэр!
В стриптиз-клубе «Алабама» в это время дня почти никого не было — только четыре пьяных сотрудника голландского консульства продолжали выпивать на заднем плане, возле пустого стола для рулетки. Несмотря на отсутствие публики, подруги Валентина, Елизавета Ивановна и ее дочь Людмила Петровна, исполняли свой номер на шестах под звуки американского супербанда «Пёрл Джем».
Разница лет у подруг художника была не столь заметна, как я ожидал. Вообще-то мать и дочь походили на двух сестер, одна из которых была, возможно, лет на десять старше второй. Голые груди той, что постарше, чуть обвисли, а на животе была небольшая складка. Мать внушала Людмиле свою теорию, согласно которой шест — это дикий зверь, которого надо сжимать бедрами, чтобы он не сбежал. Дочь, как и все дочери, отмахивалась от нее:
— Мамочка, я знаю, что делаю. Я смотрю специальные фильмы, когда ты спишь…
— Ты дуреха! — возмущалась мать, двигаясь под музыку американской группы. — И зачем только я тебя родила?
— Леди! — закричал им Валентин. — Мои дорогие… Добрый вам вечер!
— Привет, малыш! — пропели мать и дочь в унисон. Обе приложили руки к крошечным трусикам и стали извиваться еще энергичнее, стараясь ради художника.
— Леди, — продолжал Валентин, — я бы хотел познакомить вас с Михаилом Борисовичем Вайнбергом. Это очень хороший человек. Сегодня вечером мы пили за падение Америки. Он разъезжает в «лендровере».
Леди оценили мои дорогие туфли и перестали извиваться. Они спрыгнули со своих шестов и прижались ко мне. Сразу же запахло лаком для ногтей и слегка — потом.
— Добрый вечер, — поздоровался я, приглаживая свою кудрявую гриву, поскольку немного смущаюсь, имея дело с проститутками. Надо при знаться, было приятно ощущать их теплую плоть, прижавшуюся ко мне.
— Пожалуйста, пойдем с нами домой! — воскликнула дочь, массируя складку брюк у меня на ягодицах любопытным пальчиком. — Пятьдесят долларов за час с обеими. Можете делать что хотите и сзади, и спереди, но, пожалуйста, никаких синяков.
— А еще лучше поедем домой к вам! — предложила мать. — Представляю, какой у вас красивый дом на набережной Мойки… или одно из этих великолепных сталинских зданий на Московском проспекте.
— Миша — сын Бориса Вайнберга, известного бизнесмена, который недавно скончался, — объявил Валентин. — Он приглашает нас в ресторан с названием «Дворянское гнездо».
— Я никогда о таком не слышала, — сказала мать, — но звучит роскошно.
— Он находится в чайной Юсуповского дворца, — сказал я с видом педанта, зная, что особняк, в котором был отравлен сумасшедший Распутин, не произведет на дам сильного впечатления. Валентин слегка улыбнулся при упоминании этого исторического места и попытался прижаться к дочери, которая запечатлела на его лбу целомудренный поцелуй.
«Дворянское гнездо» — весьма изысканное заведение, и обычно туда не пускают проституток и таких небогатых людей, как Валентин. Однако благодаря моей прекрасной репутации администрация быстро смягчилась.
Не секрет, что Санкт-Петербург — тихая заводь, теряющаяся в тени нашей столицы, Москвы, которая сама — всего лишь мегаполис третьего мира, колеблющийся на грани эффектного угасания. И все же «Дворянское гнездо» — один из самых превосходных ресторанов, какие мне доводилось видеть: тут больше позолоты, чем на куполе Исаакиевского собора, а стены украшены огромными портретами — надо думать, покойных дворян. Ностальгия по прошлому сочетается здесь с величественным блеском Зимнего дворца.
Я знал, что такой парень, как Валентин, будет в восторге. Для таких, как он, этот ресторан — одна из тех двух Россий, которые они могут понять. Для них — либо мрамор и малахит Эрмитажа, либо занюханная коммунальная квартира в Коломне.
Шлюхи Валентина заплакали при виде меню. Они даже не могли назвать блюда — так велики были их волнение и алчность. Они называли цены вместо названий блюд:
— Давай возьмем шестнадцать долларов в качестве закуски, а потом я возьму двадцать восемь долларов, а ты — тридцать два… Хорошо, Михаил Борисович?
— Ради бога, берите все, что пожелаете! — ответил я. — Четыре блюда, десять блюд. Что такое деньги, когда вы — среди своих братьев и сестер? — И, чтобы дать нужный настрой всему вечеру, я заказал бутылку «Ротшильда» за 1150 долларов.
— Итак, давай поговорим еще немного о твоем искусстве, маленький братец, — обратился я к Валентину. У меня наступила минута в духе Достоевского, и мне хотелось спасать всех, кого я видел. Они все могли бы быть «Мишиными детьми» — и последняя шлюха, и интеллектуал с льняной козлиной бородкой.
— Вы видите… вы видите, — сказал Валентин своим подругам. — Мы сейчас поговорим об искусстве. Разве не приятно, леди, сидеть в красивом месте и беседовать с джентльменами о высоком? — Все оттенки чувств, от врожденного неверия в доброту до скрытого гомосексуализма, отражались на красном лице художника. Он накрыл мою руку своей и долго не отнимал ее.
— Валя делает для нас хорошие эскизы и помогает с дизайном нашей веб-страницы. У нас будет страница, рекламирующая наши услуги, вы знаете?