Я выключаю телевизор, гашу свет и на цыпочках выхожу из комнаты. Добираюсь до кухни, открываю холодильник. У меня там персональная коллекция мороженого. На этот раз мне приглянулся экземпляр от «Хагендас» с шоколадной-прешоколадной крошкой. Надо будет еще прикупить, а то от всех этих переживаний аппетит у меня просто зверский. Я снова ныряю в постель и принимаюсь пожирать мороженое.
Наутро у моего изголовья возникает Бонни. Взгляд у нее озабоченный. Волнуется, старая сводница, как прошел вечер. У меня во рту словно мыши ночевали. Наверное, из-за мороженого с шоколадной-прешоколадной крошкой, а может быть, из-за плитки шоколада или баночки орехового масла, которую я умяла в ночи. Никак не могла уснуть.
— Ну как? — спрашивает Бонни. Она стоит посреди комнаты в легком халатике, с чашкой чая в руке.
Я веду себя сдержанно, о пикантных подробностях умалчиваю, чтобы не разозлить Бонни. Отвечаю, что вечер прошел хорошо, но теперь я волнуюсь, позвонит ли он еще.
— Ха! — восклицает Бонни, отпивая глоток чая и гордо постукивая себя по груди. — А подробнее?
Я начинаю вдохновенно врать. Лучший вечер в моей жизни. Неотразимый Алан, неповторимый вкус беспанцирных крабов и все в том же духе. Похоже, я перегибаю палку: Бонни с подозрением поглядывает на остатки моей ночной трапезы, но вопросов не задает. Что поделаешь? Не могу же я рассказать ей, что случилось на самом деле, она все равно не поймет. Мы живем в разных понятийных мирах.
— У него есть подружка? — спрашиваю я, шевеля под одеялом раздувшимся пальцем.
— Он порвал с Эми…
— Давно?
— Примерно пол года тому назад…
— У него с тех пор кто-то был?
— Не знаю. Но, когда я предложила ему встретиться с тобой, он сразу согласился… Ухватился за такую возможность. Похоже, он только этого и ждал. Поверь моему опыту, я в мужчинах разбираюсь.
И тут случилось чудо. Настоящее чудо. От удивления я приподнимаюсь в постели, не могу поверить, что все это происходит на самом деле. Мне хочется потрогать Бонни, чтобы все сомнения окончательно отпали: она в самом деле мне улыбается. Улыбается теплой, нежной, человеческой улыбкой, радуется моему счастью, светится любовью.
— Ты уверена? — переспрашиваю я.
— На все сто. Говорю тебе, он только этого и ждал. Я просто немного помогла ему, подкинула идею… Понимаешь, Алан выглядит страшно самоуверенным, но это обманчивое впечатление. К тому же не мне тебе объяснять, какие в Нью-Йорке женщины: готовы наброситься на первого встречного самца. А он боится наткнуться на такой экземпляр…
Она снова улыбается. Мягко. Нежно. Деликатно. Словно Дева Мария, склонившаяся над младенцем Христом, который сладко причмокивает у нее на груди. Ее улыбка исходит из глубины сердца. Бонни похлопывает меня по плечу и шепчет:
— Все будет хорошо. Вот увидишь.
На кухне стрекочет телефон. Взглянув на часы, Бонни мигом выпархивает из комнаты со словами:
— Боже! Я опаздываю!
Рухнув на подушку, я обзываю себя последними словами, беспощадно, бесцеремонно. Ну почему, почему я никогда не замечала истинной улыбки Бонни Мэйлер?
Почему?
Почему я раньше не понимала, что белоснежный коврик и престижный адрес для нее всего лишь способ выжить. Бонни Мэйлер приехала в Нью-Йорк, чтобы отвоевать свое место под солнцем, и вынуждена играть по правилам: пла-ни-ро-вать. Лететь, светлеть, худеть, носить норку, менять любовников, иметь внушительный банковский счет и бодрый вид поутру в офисе. Выйти замуж за богатого, обесцветить волосы подобно Брук Шилдс. При другом раскладе она не смогла бы вздохнуть спокойно и сказать себе: «У меня все в порядке: волосы, улыбка, коврик в ванной, адрес, банковский счет, любовники, нежирные йогурты… Нью-Йорк — у моих ног». Но, если когда-нибудь корни ее волос предательски явят миру свой естественный цвет, или она позволит себе прибавить несколько килограммов, или будет любить всю ночь до потери пульса, а утром с опухшим лицом явится на заседание административного совета аппетитных шариков «Крискис», жизнь сыграет с ней злую шутку. Ибо в затылок Бонни дышит другая, чья талия подобна горлышку бутылки, чьи лакированные туфельки и волосики выглядят безупречно, а костюм сидит уверенно и стильно. И сама она готова уверенно и стильно усесться в теплое кресло, еще недавно занимаемое Бонни.
Лишь однажды Бонни позволила себе ошибиться: вышла за человека, которого любила, и жизнь сурово покарала ее за непростительное легкомыслие. Да, в тот раз Бонни выходила замуж по любви. Доказательством служит свадебная фотография, по сей день стоящая на туалетном столике. На ней Бонни улыбается, держа под руку своего красивого богатого жениха. Рядом с ним она кажется маленькой девочкой на первом причастии. Она будто исповедуется любимому: шепчет, что выросла в Огайо и до сих пор в минуты усталости говорит с провинциальным акцентом, что у ее старика красная шея и вечно грязная спецовка, что она не пропускает ни одной серии «Далласа», что у нее сохнет кожа, что она трясется за свой счет в Сити-банке и мечтает родить любимому ребенка… Она дарит ему свою душу, раскрывает все свои слабости. А что же он? Чем отблагодарил свою Бонни? А он попросту бросил ее, сбежал с какой-то молодухой, упругой и гладкой, словно каучук.
Возлюбленный, узнавший все ее секреты, оставил Бонни совершенно опустошенной. Он ограбил ее, отнял детские воспоминания, взломал потайные засовы. Ему было известно самое главное: что Бонни приехала в Нью-Йорк неотесанной деревенской девчонкой и устроилась работать официанткой. Говорить правду опасно. Настанет день, и тот, кому вы наивно доверились, швырнет вам эту правду в лицо. Скажет: «Эй, ты, деревенщина, подай-ка мне молочный коктейль, да поживее!»
И Бонни принимает решение: с меня хватит. Впредь я буду умнее.
Больше она ни разу не позволит себе растаять, расслабиться, раствориться в ком-то, разоблачиться. Никаких эмоций! Она будет жить в надежном укрытии. Любить на автопилоте.
Ее не за что винить. В огромном городе нельзя жить по-другому. Здесь следует чутко спать, держать ухо востро.
Бонни обязана быть на высоте. Она живет не только для себя. В Огайо остались ее старики. В лавке на главной улице они покупают свежую газету и, обнаружив на первой полосе виды Нью-Йорка, гордо тычут в них пальцем, приговаривая: «Здесь живет наша Бонни. Здесь она преуспела». Они многозначительно подмигивают, похрустывают пальцами, чтобы владелец лавки понял: их дочь и вправду хорошо устроилась, значит, ее родителям можно спокойно продавать в кредит. Без Бонни им не обойтись. Она пишет им длинные письма, сообщает, что у нее все хорошо, просто отлично. К письмам прилагаются фотографии, убедительное подтверждение слов: Бонни позирует в компании знаменитостей. Старики сияют. Такие фотографии впору выставлять в лавке на главной улице. В каждом конверте обнаруживается чек. И жизнь течет как по маслу. Старикам нечего бояться, пока Бонни процветает в Нью-Йорке…
В мегаполисе…