Ресторан "Березка" - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Попов cтр.№ 75

А впрочем – чего уж там, Ферфичкин! Меловые откосы. Осенние леса – живопись, переходящая в графику. Палевый, желтый дуба лист, скрючившись, по земле носится. Плакучая ива – зелена. Южные растения – зеленые, северные – желтые. Ты, часом, не знаешь, как в данную секунду поживают другие регионы Державы? Средняя Азия, Урал, Сибирь, Дальний Восток, где есть остров Шикотан, о котором мне рассказывал коллега Горич, рыба чавыча и растение ипритка, дающее перемежающуюся лихорадку с большой амплитудой температур?..

А впрочем – чего уж там. Не сердись, Ферфичкин, но я и дальше буду болтать все, что в голову лезет, ибо больше мне теперь делать нечего. Однако для твоей ясности определюсь: еду в поезде Туапсе – Москва и думаю о копилке, которую я приобрел недавно на воронежском крытом рынке для племянницы Мани. Ай спенд мани фор Мания. Хи-хи-хи... Вот так каламбурище, оцени, друг... ну и прости мой нервный, неровный смех. Тоскливо, Ферфичкин...

Слушай: копилка сия являет собой крашеную гипсовую деву, пастушку. Высотой около 25 сантиметров, она сидит, расправив пышные юбки и держась коричневенькими ручками за круглые коленки. Алые губки ея приоткрыты, белые зубки блестят, яко жемчуг, зрачок – лукав. На голове – чепец со цветочками, и каждый цветочек гипсовый имеет свой отдельный имманентный колер, а все вместе стоит 5 рублей, ибо я сильно торговался с похмельным воронежским мужиком. В копилку сквозь прорезь приличную боковую будут бросаться монеты щедрой рукой, а когда нашей Манечке настанет пора идти замуж, копилка будет разбита точным ударом, и там обнаружится некая многолетняя сумма, если, конечно, опять не будет денежной реформы, как тогда, в каком же это году? – в 1947-м? 1961-м?.. в 1947-м и 1961-м...

Еду, еду, еду... Шлю из грязного вагона слова привета тебе, дорогой мой!.. «Оставил я вас, милые мои...» Эрудит, умница, ты, конечно же, догадался, Ферфичкин, откуда эта цитата, и для тебя не является секретом, что все вышеописанное является хитрым зачином моих посланий к тебе, а лично сам я реально возвращаюсь из кавказской командировки, закончив ее ударным перевыполнением плана на 235%...

...где в свободное от напряженнейшей работы время плавал в море, грыз экзотические орехи, кушал южные фрукты, овощи. За все это теперь расплачиваюсь, трясясь в разбитом вагоне: дует из окошек, дверей, с потолка и пола. А ведь я еду на Север, господа!.. О злая печаль, почто ты овладела командированным! Лишь мысль о встрече с горячо любимой женой греет мою замерзающую душу! За окном проносятся чужие земли, где стоят украинцы и, глядя вслед уходящему поезду, кажут нам фиги (инжир). Кореец Цой, директор совхоза, заключил договор, но не подписал его, что обнаружилось только в дороге, и мне теперь нагорит от начальства, но этот сюжет уже эксплуатировался литературой, ты помнишь, Ферфичкин?.. В тамбуре пьяный гражданин хвалит двух смешливых юношей за то, что грузины – дружный народ, чисто живут и богатые. Но и русских просит не обижать. Юноши обещают. Не иронизирую, Ферфичкин, это действительно яркий, убедительный образец, хороший, поучительный пример для молодежи! Немного вкусного пейзажа: туапсинская бухта дивно красива на фоне уходящего в Турцию солнца, особенно если выпьешь на пирсе вина «Анапа», 1 рубль 80 копеек бутылка (0,75 литра), крепость 19°. Красивое крепленое вино, усмехаешься ты. Жаль, что тебя не было с нами, усмехнусь я. В этом городе у нас появилось бы много новых друзей – моряки, железнодорожники, продавцы, милиционеры. Нам бы пришлось очень много работать. Мы бы ели хачапури, запивая этот сырный пирог «Анапой». «Глупо жалеть о том, чего у нас не было», – ответишь ты, и я не стану возражать.

Я только скажу, что «Письма русского путешественника» господина Н.Карамзина – это умное, полезное чтение для расширения горизонтов мироощущения с целью сохранения культурной ауры!.. Действенное чтение... Солнышко заходит. Солнышко заходит, степь лучится, гражданин в тамбуре кричит, что он – русский, запорожских просторов семя, сын Тараса Бульбы. Остап? Андрий? Вот и Воронеж, улицы его прямые, полные стройных зданий. И тут жил Мандельштам, и там жил Мандельштам, и здесь нет Мандельштама, и нигде нет Maндельштама, говорит мне Наталья Евгеньевна Ш., красивая женщина шестидесяти лет. Она собирается варить зеленые щи, мы идем с ней на знаменитый воронежский крытый рынок, где бочки скатывают в подвал по цементному наклонному полу и в сумрачных залах торгуют всем, что есть, по бешеным ценам... Редиска, укропчик, петрушечка, лучок, капустка... Поодаль торчит похмельный воронежский мужик и тоскливо надзирает свой гипсовый товар: В.Теркина, И.Сталина и вышеописанную копилку, приобретенную в дальнейшем для Мани. Я в копилку тотчас влюбляюсь и подхожу осведомиться о цене. «Десять! – твердо отвечает мужик плавающим голосом. – Восемь», – поправляется он. Я не успеваю шагнуть в сторону, как он тут же продает мне копилку за 5 рублей и уже хлопочет, упаковывая, наставляет, как обращаться, чтобы не разбился хрупкий предмет. «Это – китч», – смущенно поясняю я, но Наталья Евгеньевна не слышит меня. Она думает об Осипе Мандельштаме, освятившем ее жизнь. Славная, славная Наталья Евгеньевна!.. Эх, Ферфичкин, эх, Осип Эмильевич, эх... чего там, все равно...

...Но я ведь хотел и хочу о другом, и мне совестно, Ферфичкин, что ты, досадливо морщась, вынужден читать эти неточные мятые строки. Хотел и хочу. О другом. Вот я и буду о другом. Я расскажу тебе, Ферфичкин, о копилке. Вернее о двух копилках, одна из которых кончилась 5 января 1961 года, ибо ее разбили по случаю проводившейся денежной реформы, а вторая только началась, потому что я ее только что купил на воронежском крытом рынке. Копилки эти, как две капли воды на третью, похожи друг на друга, но я их различаю и люблю.

Теперь, дорогой друг, когда я наконец-то объяснился и тебе все окончательно стало понятно, я продолжу свои послания к тебе, начать которые следует, пожалуй, с дяди Коли, который в 1945 году сильно удивил австрийский город Вену.

Ну, как бы мне тебе объяснить, что это отнюдь не ретро. Или, вернее, ретро конечно же, но одновременно и нет. По материалу – типичное ретро: 1946, 1950, 1956, 1960-й, но лишь функционально, что ли?.. Короче, запутался сам и тебя путаю. Я лучше сразу: именно

ДЯДЯ КОЛЯ

сильно удивил австрийский город Вену феноменом под названием

МОЛОКО В ЗАГНЕТКЕ

и привез с войны ту самую копилку, то есть, условно говоря, пастушку №1. В январе 1946-го родился я, а в феврале 1946-го возвратился с войны дядя Коля-биллиардист и привез нашим в подарок трофейную копилку, которая досталась мне.

Дядя Коля родился в 1919 году и был маминым кузеном, если это слово до сих пор имеет хождение на территории Державы. Смазливый юноша 30-х годов, он частенько посещал биллиардный зал при Центральном парке культуры и отдыха им. А.М.Горького. Играл дядя Коля хорошо, но окончательного успеха добился лишь 10–15 годами позже, то есть уже после войны. В 1941-м грянула война, в 1945-м закончилась. Дядя Коля был на войне. После войны он достиг зенита, но к концу 50-х слава его потускнела. Он стал пить чуть больше и чуть менее изящно. К тому же в биллиардный зал при Центральном парке культуры и отдыха им. А.М.Горького пришла на смену ветеранам юная поросль. Тогда дядя Коля стал ловеласом. Он говорил тете Маше, что едет в командировку, и она собирала ему чемодан. А потом его однажды во время командировки в далекий город Таганрог(!) (заметь, что это название мной выделено) встречают в Татарской слободке у мясокомбината, где дядя Коля вышел утром из деревянного домика, утопающего в белых сибирских снегах, и, солидно ступая подшитыми валенками, в телогрейке-фуфайке, ясно, невинно глядя на окружающий мир, направился с двумя пустыми ведрами к ближайшей водоразборной колонке, стылой, с наледью. Тут его и встретила на беду тети-Машина подруга, донеся ей о встрече. Тетя Маша схватила бельевую веревку и побежала в сарай-дровяник. Никто не удивился. Она даже петлю не успела связать, как ее из этой петли вынули. Она вешалась и вешается каждую неделю, но ничего, пока что и до сих пор жива, дай ей бог здоровья!..