Арбайт. Широкое полотно - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Попов cтр.№ 36

— Обидно за Гдова, что немка ему тогда не дала. У меня в Забайкалье работала казахстанская немка, ее звали Арендт. Эта немка была веселой и жизнерадостной, с лошадиного типа фигурой. Она всякую работу, в том числе сексуальную, выполняла хорошо и хотела выполнять еще лучше. Она немного знала немецкий язык и пела немецкие веселые песни. Не будем за это ее винить.

— Большевики не были идиотами — они установили мировой рекорд продолжительности советской власти на огромной территории.

— Счастье — явление экстатическое, и оно, то есть счастье, не улыбается.

— Разве рекордсмены не могут быть идиотами? Швейк бы с вами не согласился.

— А мне кажется, что счастье есть явление скорее суггестивно экзистенциальное, чем экстатическое. Поэтому ваше убеждение в том, что оно не улыбается, представляется мне, мягко говоря, спорным. Но я готов за него если не умереть, то хотя бы немножко пострадать, года на полтора, если не строгого режима.

КАК ВЫ ПОЛАГАЕТЕ, ПРОЧИТАВ ЭТУ ГЛАВУ

1. Можно ли считать интеллигенцию составной частью российского народа?

2. Прав ли был Маркс, когда бодался с капитализмом? Зачем он это делал?

3. Что еще написал коммунистический поэт Долматовский и как его звали?

4. Почему была невозможной продажа финского вельветового костюма в обычном советском магазине?

5. Совместимы ль прогресс цивилизации, торжество политкорректности и глобализма с тем бардаком, который творится на планете в XXI веке? Или этот бардак — явление вечное?

— Who is M-r Долматовский?

— Коммунистического поэта Долматовского звали Евгений, а что он написал, никто не знает.

— Евгений Аронович Долматовский родился 5 мая (22 апреля) 1915 года в Москве в семье адвоката. Учился в педагогическом техникуме, с 1929 года — детский корреспондент пионерской периодики («Дружные ребята», «Пионер», «Пионерская правда», где в 1930 году состоялась его первая публикация). В 1932–1934 годах по комсомольскому призыву работал на строительстве первой очереди московского метрополитена. В 1933–1937 годах учился в Литературном институте им. А.М.Горького. Наибольшую известность Долматовскому принесли песни на его стихи, задушевные и лиричные, отмеченные близостью к традиционному русскому городскому романсу и в то же время оживленные свежей образностью, всегда чутко улавливающие боли и радости, ход мыслей и чувств современника — будь то старик-патриот, вступающий в неравную схватку с диверсантами, влюбленный, переполненный весенней радостью бытия солдат, уходящий на фронт, первый парень на деревне, едущий в город на учебу, или рабочий паренек, ждущий любимую на свидание.

— Песни «Моя любимая» и «Сормовская лирическая» мне нравятся.

— А у него много хороших песен. Например:

Ночь коротка,

Спят облака,

И лежит у меня на ладони

Незнакомая ваша рука.

И одновременно полным-полно тяжелого советского бреда. Широк советский человек!

— Как-то мы с моим соавтором писали сценарий и попали на автозавод в Тольятти. Там был так называемый центр стиля, а попасть к его главному конструктору было не легче, чем к главному конструктору космических кораблей. Так вот этим главным конструктором оказался старший брат Е.А.Долматовского — Юрий Аронович Долматовский, который провел нас в зал, где вдоль стен стояли всевозможные иномарки, на лицевых стеклах которых были надписи: «Эталон скорости», «Эталон прочности», «Эталон проходимости» и т. д. Ю.А. объяснил, что все новые модели «жигулей» сравнивают с эталонными машинами. Например, разгоняют «эталон прочности» и «жигули» с муляжами водителей, и они на полном ходу врезаются в гранитную стенку. Потом измеряют — чей капот прогнулся меньше…

А про Евг. Долматовского вспомнил песенку, которую посвятили Окуджаве:

Вот Исаковский, говорит,

И Матусовский, говорит,

И Долматовский, говорит,

Те пишут строго.

Ведь ты уж старый, говорит,

А всё с гитарой, говорит,

Побойся Бога!

— Если интеллигенция — часть, то уже отрезанная. Отрезанный ломоть.

— Скучно было бородатому старику Марксу, аж скулы со скуки сводило среди буржуазии. Дай-ка, думает, вставлю им фитиля, филистерам.

— Маркса, как известно, одолевал фурункулез, и по большому счету ему было совершенно все равно, кого обличать: ему от этого легчало. Но за ругань по адресу, скажем, патлатой современной Марксу молодежи друг-издатель Энгельс ему денег не платил — только за буржуинов.

— Я тоже думаю, что Энгельс во всем виноват. Я думаю, что этого тихоню давно нужно разъяснить, как сову в «Собачьем сердце» Булгакова.

— Думаю, с большевиками Маркс бодался бы еще активнее. Не повезло ему с датой рождения, а то бы он им показал.

— Старому Карлу все-таки повезло: засадили бы его в СССР лет на двадцать пять.

— Почему фамилия главного героя какая-то усеченная. Вместо нее может послышаться — Гадов, Годов, Гнедов и даже Гнидов.

— Какая Гдову фамилия досталась, такую и имеет. Ему еще повезло. Я, например, знал в Сибири поэта, который честно подписывался в газете «Красноярский рабочий» Н.Сытенький.

— Ишь, чего захотели: чтобы финский вельветовый костюм продавали в обычном магазине! На вас на всех вельветовых финских костюмов не наберешься, пожалуй. К тому же, поносив такой костюм, простой советский человек мог задуматься о несправедливости жизни в СССР и устремить свой взор на Запад.

— Примерно об этом же писал Д.А.Пригов:

Вот я курицу зажарю,

Жаловаться грех.

Да ведь я ведь и не жалюсь,

Что я — лучше всех?

Даже совестно, нет силы,

Вот поди ж ты — на:

Целу курицу сгубила

На меня страна.

Как стали курицами да вельветовыми костюмами разбрасываться, тут и покачнулась советская власть.

— В России есть, был и всегда будет бардак.

— Бардак — не худшая форма существования белковых тел.

— Бардак — понятие перемещаемое. Он — то здесь, то там. Но что-то он на нашей горячо любимой Родине подзастрял. — «Влияние окружающего социума на менталитет всего российского народа в историческом аспекте» — без ста грамм в голове не укладывается. После — заслоняет своей монументальностью весь нижеследующий текст. — Да, здесь автор что-то перемудрил. Его оправдывает лишь то, что он просто-напросто хотел аппроксимировать задумку Гдова, имплицитную его ноуменальности. Так что действительно без ста грамм здесь не разберешься, нужно выпить двести.

— Поэта Долматовского звали Евгением, а его семинар в Литинституте, я слышала, звали за это долматусовкой. — Долматовского звали Евгений, и я чуть было не перепутал его с Безыменским.