Бродяги Дхармы - читать онлайн книгу. Автор: Джек Керуак cтр.№ 6

— Ах! — Мы сняли обувь и прошлепали каких-нибудь пять футов по соломе, чтобы сесть с ним рядом, но я замешкался с башмаками, повернулся и издали показал ему пузырь, который держал в руке, а Джафи вдруг взревел: — Ага-а-ааа! — и с того места, где сидел по-турецки, подпрыгнул вверх и перелетел через всю комнату ко мне, приземлившись на ноги в позиции фехтовальщика с кинжалом, откуда-то взявшимся у него в кулаке, слегка коснувшись его кончиком бутылочного стекла с отчетливым «клинк». Это был самый поразительный прыжок, который я видел в своей жизни, если не считать чокнутых акробатов, похожий на прыжок горного козла, чем, как потом выяснилось, он и был. К тому же, Джафи напомнил мне японского самурая: ревущий вопль, прыжок, позиция и эта маска комического гнева — смешная рожа с выпученными глазами, которую он мне состроил. У меня сложилось впечатление, что этим самым он жаловался на наше вторжение, на то, что мы притащили вино, отчего он напьется и не сможет провести свой запланированный вечер за чтением. Однако без лишней волокиты он сам откупорил бутыль, хорошенько глотнул, и мы все уселись по-турецки и битых четыре часа орали друг другу разные новости — одна из самых веселых ночей у меня, типа такого:

Джафи: Ну, Кафлин, старый пердун, чего поделывал?

Кафлин: Ничего.

Алва: Что это за странные книги у тебя тут? Хм, Паунд, тебе нравится Паунд?

Джафи: Если не считать того, что этот мудила залепил везде японское имя Ли Бо и получилась вся эта известная хренота, то он ничего — на самом деле, он мой любимый поэт.

Рэй: Паунд? У кого это любимый поэт — такой претенциозный псих?

Джафи: Выпей вина, Смит, ты несешь чепуху. Кто у тебя любимый поэт, Алва?

Рэй: А почему никто не спрашивает меня про моего любимого поэта? Я знаю о поэзии больше, чем вы все вместе взятые.

Джафи: Это правда?

Алва: Может быть. Ты разве не видел новую книжку стихов Рэя, которую он только что написал в Мексике? «Колесо подрагивающего мясного зачатья вращается в пустоте, изгоняя нервный тик, дикобразов, слонов, людей, звездную пыль, дураков, ерунду…»

Рэй: Это все не так!

Джафи: Кстати, о мясе — вы читали новую поэму…

И т. д., и т. п., пока, наконец, это все не распалось на дикий фестиваль болтовни, воплей и в конце концов — песен, и все катались по полу от хохота, и закончилось все тем, что Алва, Кафлин и я, держась за руки, вывалились на тихую университетскую улочку, распевая «Эли, Эли» во всю глотку, уронили пустой пузырь прямо себе под ноги — вдребезги, а Джафи ржал, высовываясь из своей дверцы. Но из-за нас он вечером не позанимался, и мне от этого было нехорошо, пока на следующий вечер он не возник в нашем флигеле с хорошенькой девушкой и, войдя, не приказал ей раздеваться, что та сразу же и сделала.

Это соответствовало теориям Джафи о женщинах и любви. Я забыл сказать, что в тот день, когда к нему пришел его художник по валунам, сразу за ним вошла какая-то блондинка в резиновых сапожках и тибетской куртке с деревянными пуговицами и в общем разговоре поинтересовалась насчет наших планов забраться на Маттерхорн, и спросила:

— А мне можно с вами? — поскольку сама была немножко скалолазкой.

— Ка-анешно, — ответил Джафи своим смешным голосом, каким говорил, когда шутил с кем-нибудь: так низко и громко разговаривал какой-то его знакомый лесоруб с Северо-Запада, хотя на самом деле то был объездчик, старина Бёрни Байерс. — Канешно, давай с нами, и мы все тебя трахнем на высоте десять тысяч футов. — И то, как он произнес это, было так смешно и обыденно, а фактически — серьезно, что девушку это нисколько не шокировало, а наоборот как-то обрадовало. В том же самом духе он теперь привел и эту девчонку — Принцессу — к нам во флигель, было около восьми часов, уже стемнело, мы с Алвой тихонько прихлебывали чай и читали стихи или печатали их на машинке, и тут во двор въезжают два велосипеда: Джафи — на своем, Принцесса — на своем. У Принцессы были серые глаза, желтые волосы, она была очень красивой, и ей было всего лишь двадцать лет. Про нее я должен сказать еще одну вещь: она сходила с ума по сексу и по мужикам, поэтому с тем, чтобы заставить ее поиграть в ябъюм, особых проблем не было.

— Ты разве не знаешь про ябъюм, Смит? — раскатисто осведомился Джафи, вваливаясь внутрь в своих сапожищах и держа Принцессу за руку. — Мы с Принцессой приехали показать тебе, парень.

— Возражений нет, — сказал я, — чем бы оно ни было. — К тому же, я и раньше знал Принцессу, сходил по ней с ума в Городе около года тому назад. Просто еще одно дикое совпадение, что она потом встретила Джафи, влюбилась в него, и притом — до безумия: она сделала бы все, что бы тот ей ни сказал. Всякий раз, когда к нам во флигель заходили люди, я закрывал маленькую лампочку на стене своей красной косынкой и гасил большой свет, чтобы можно было уютно сидеть в прохладном красноватом сумраке, пить винцо и разговаривать. Я и теперь так сделал и вышел принести из кухни бутылку, а когда вернулся, то не поверил своим глазам: Джафи и Алва раздевались, как попало раскидывая одежду, а Принцесса стояла совершенно обнаженная, ее кожа белела как снег, когда солнце в сумерках окрашивает его красным, в этом красноватом сумраке.

— Вот черт, — вымолвил я.

— Вот что такое ябъюм, Смит, — сказал Джафи, уселся, скрестив ноги, на подушку на полу и подозвал Принцессу, которая подошла и села на него сверху, лицом к нему, положив обе руки ему на шею, и они сидели вот так, некоторое время ничего не говоря. Джафи совершенно не нервничал, не смущался, а просто сидел там в совершенной форме, иного я от него и не ожидал. — Вот так делают в тибетских храмах. Это святая церемония, она проводится перед поющими жрецами. Люди молятся и повторяют «Ом Мани Падме Хум», что означает «Аминь, Гром Небесный В Темной Пустоте». Я — гром небесный, а Принцесса — темная пустота, видишь?

— Но она-то о чем думает? — воскликнул я почти что в отчаяньи: у меня были такие идеалистичные устремления к этой девушке в прошлом году, и целыми часами меня мучила совесть, стоит ли мне соблазнять ее, потому что она так молода и все такое прочее.

— О, это так славно, — сказала Принцесса. — Давай, попробуй.

— Но я не умею так сидеть. — Джафи сидел в полной позе лотоса, как она называется, положив обе лодыжки на оба бедра. Алва тоже сидел на матрасе, пытаясь задрать пятки наверх. Наконец, ноги у Джафи заболели, и они с Принцессой просто опрокинулись на матрас, где и Алва, и Джафи начали исследовать территорию. Я все еще не мог в это поверить.

— Снимай все и присоединяйся, Смит! — Но, помимо всего прочего — чувств по части Принцессы, то есть, — я провел целый год в безбрачии, основанном на моем убеждении, что похоть — непосредственная причина рождения, которое — непосредственная причина страдания и смерти, и я на самом деле не врал, когда доходило до того, что я считал похоть оскорбительной и даже жестокой.

«Хорошенькие девушки роют могилы» — такая была у меня поговорка всякий раз, когда случалоеь невольно поворачивать голову вслед несравненным красоткам индейской Мексики. А отсутствие активной похоти во мне, к тому же, даровало мне новую мирную жизнь, которой я сильно наслаждался. Но вот это уже было чересчур. Я все-таки боялся снять одежду; к тому же, я никогда не любил делать это перед более чем одним человеком, особенно когда рядом были мужчины. Но Джафи не стал орать как идиот по этому поводу и довольно скоро уже ублажал Принцессу, а потом настала очередь Алвы (с его большими серьезными глазами в этом сумрачном свете, а всего минуту назад он читал стихи). Поэтому я сказал: