La storia - читать онлайн книгу. Автор: Эльза Моранте cтр.№ 33

Она приготовилась уйти одна; из осторожности она решила дождаться темноты. Когда пришел черед расплачиваться, Иезекииль взяла с нее стоимость питания, но за все остальное (она же видела ее тело, изможденное и вспухшее, видела и одежду Иды, и все это, несмотря на наличие пресловутого чулка, говорило о бедности) она не пожелала взять денег. Она подыскала обширный застиранный лоскут, совершенно чистый, в который и завернула безмятежно спавшего Джузеппе так, что наружу торчал один лишь нос. С этим свертком в одной руке и сумкой в другой Ида села на трамвай, идущий в Сан Лоренцо. Как и всегда по вечерам из-за затемнения фонари на улицах не горели, а притемненные лампочки в трамвайном вагоне едва давали тусклый голубоватый свет.

Однако же сумерки на этот раз были ей на руку — домой она добиралась, словно злоумышленник, возвращающийся на место преступления; и ей удалось добраться до своего подъезда так, что никто ее не заметил. Ее спаленка была угловой, а единственное окно выходило на улицу с оживленным движением. Благодаря этому обстоятельству изредка раздающееся хныканье Джузеппе вряд ли могло донестись до соседей, которых Ида хотела оставить в неведении как можно дольше. Она пристроила своего крохотного сынишку сбоку от собственной двухспальной кровати, в железную кроватку с сеткой, в которой в первые годы спал Нино; потом туда складывали одеяла, коробки, старые книги и разный другой хлам. В ней Джузеппе, словно изгнанник, скрытый в потаенном убежище, полеживал целыми днями, спал и набирался сил.

Нино должен был отсутствовать до середины сентября, школы были закрыты, частных уроков в эту пору у Иды не было, и она большую часть времени проводила дома, выходя только ради самых необходимых покупок, когда начинало смеркаться. Среди всевозможных сомнений спрашивала она себя и о том, следует ли окрестить новорожденного, чтобы лучше защитить его от попадания в пресловутый список не-арийцев; но мысль, что она понесет его в какую-то церковь, ей претила, это казалось ей откровенным предательством, преступлением против убогого района, в котором жили отщепенцы-евреи. И она решила, что пока оставит ребенка безо всякой религии — «потому, — сказала она себе, — что он, в отличие от Нино, обладает лишь половиной генеалогического древа. Каким образом смогу я доказать, что вторая половина у него арийская? Власть скажет, что он еще меньше ариец, чем я сама. Да и потом он так мал, что я, куда бы меня ни отправили, возьму его с собой, пусть даже нам вместе придется умереть».

Пятнадцатого сентября для нее настал трудный день — примерно на эту дату было назначено возвращение Нино. Наступала очередь неотвратимого объяснения, которое она пыталась оттянуть, как только могла. В уме ее опять периодически стала всплывать прежняя единственная и жалкая версия. Не пустить ли ее в ход, эту версию о несуществующей родственнице? И она вновь и вновь принималась пережевывать ее, неохотно и неуверенно, отчего в душе тут же рождалась тоска и отвращение, а сердце начинало учащенно биться. Но как раз в эти дни Нино и вернулся, а поскольку у него были свои ключи, он в ее отсутствие вошел в квартиру без затруднений.

Еще стоя за дверью, возясь с сумками и замком, она услышала какие-то шорохи, доносящиеся из комнат. Войдя в прихожую, она увидела брошенный на пол рюкзак. Тут же появился Нино, он еще не успел снять форменные брюки авангардиста, но щеголял уже с голой грудью, — из-за жары он, едва войдя, поспешил стащить с себя рубашку. Он был весь черный от загара, в глазах у него прыгали странные, необыкновенные живчики. Звенящим голосом он с несказанным изумлением произнес: «Послушай, ма! Это кто?»

И тут же, опережая ее, вошел в спальню, где, похмыкивая и посмеиваясь — целый праздник смешков, которые сами по себе стоили хорошей беседы, — наклонился над кроваткой. А в кроватке был Джузеппе, и он смотрел на Нино, словно сразу его узнал. Его взгляд, все еще затуманенный, как у всякого новорожденного, словно бы выражал в этот миг первую в его жизни мысль, и это была мысль радостного взаимопонимания, это была мысль мыслей. И даже его ножки и ручки, слегка подпрыгивая, помогали ему эту мысль выразить.

«Так кто же это, ма? Кто?» — повторял Нино, ошалев от любопытства.

Нужно было отвечать, но у Иды кружилась голова, она физически чувствовала, как пресловутая басня о родственнице уже висит у нее на языке, — и все-таки она, распроклятая, так и не пожелала оформляться на ее губах. И единственное объяснение, которое как-то по-глупому у нее выговорилось, было: «Это вот… его нашли на улице!»

«Кто же это его нашел?» — снова спросил Нино, приходя в возбуждение от такого незаурядного события. Но возбуждение длилось всего миг: он не успел, можно сказать, еще и заметить смущенного румянца у матери, как уже перестал ей верить. Взгляд его, преждевременно проницательный и почти циничный, переместился с пунцовых от смущения щек матери на ее фигуру, ища признаки того состояния, на которое он в свое время не обратил должного внимания. Секунд на десять он задержался на забавной мысли: у его матери есть любовник. «Но кто же это на нее польстился, ведь она такая старая?» — спрашивал он себя в сомнении. «Скорее всего это было мимолетное приключение, только на один раз…» — заключил он про себя. Между тем, по выражению его глаз Ида уже успела сообразить, что он все понял; однако же ему не очень важно было знать, откуда на него свалился этот нежданный подарок; гораздо важнее было обеспечить его за собой на вечные времена. И отказываясь беззаботно и немедленно от всяких дальнейших расследований, он тревожно осведомился: «Но ведь теперь мы его оставим? Он будет жить с нами, правда?»

«Ну, конечно…»

«А как его зовут?» — спросил он, просияв.

«Джузеппе».

«Значит, Пеппе! Пеппиньелло! Эй, эй!» — восклицал он, наклонившись над младенцем. А младенец следил за его дурачествами, как начинающий ученик, он был рад и благодарен, что уже с этого дня ему дают уроки жизни. «Послушай, ма, можно я поношу его на руках?» — предложил Нино, нетерпеливо протянув руки к колыбели.

«Оставь! Нельзя! Ты его уронишь!»

«Скажешь тоже! Я жму двойной вес, как же я его уроню! — возразил Нино с негодованием. Но все же не стал брать ребенка на руки и в великом завихрении мыслей перешел совсем к другому вопросу, который тоже следовало решить, воспользовавшись благоприятным случаем. И тут же потребовал: — Ма, послушай! Теперь, когда у нас есть Джузеппе, мы можем завести пса!»

Собака всегда являлась предметом пререканий между ним и матерью. Он буквально изнывал от желания обзавестись каким-нибудь псом, она об этом и знать не хотела. Но в том состоянии ужасающей неполноценности, в котором она очутилась теперь, ей оставалось только уступить шантажу. «Почему же… впрочем… разве это так непременно… — такова была ее первая нечленораздельная реакция, и она уже сама по себе означала капитуляцию. Все же, собрав все силы, она добавила: — Ты хочешь погибели нашему дому, вот что я тебе скажу!»

Во время своих пререканий с Ниннарьедду ей случалось бессознательно подражать выдержанным в библейском духе тирадам Норы; однако же в ее устах и при ее физиономии двенадцатилетней девочки эти тирады выглядели откровенно комическими и абсолютно безобидными. А сегодня достаточно было посмотреть на Нино, уже изготовившегося к дальнейшим действиям, и тут же становилось ясно, что он ожидает ее безоговорочной сдачи. «…Да делай, что хочешь! О Боже, я так и знала, что этим кончится…»