«Ма, ну ма! Ты почему так долго спишь?»
«Я сейчас встану… Ты поел?»
«Дя. Филомена дала мне лапши».
«Ты должен говорить „синьора Филомена“… Ты хоть поблагодарил ее?»
«Дя».
«И как же ты ей сказал?»
«А я сказал: „Меня тоже просят?“, и она мне сказала: „Садись!“».
«„Меня тоже просят?“ Ты так и сказал? Так нельзя говорить… Я же тебе объясняла — никогда не нужно набиваться… Но ты хоть потом-то ее поблагодарил?»
«Ну, конечно. Сначала я ей сказал „Меня тоже просят?“, а потом я сказал ей „Чао“».
В эти дни Филомена и Аннита тихо радовались, потому что Сантина вычитала в картах, что скоро заключат мир, и тогда Джованнино даст о себе знать. А вот Томмазо, глава семейства, был настроен очень мрачно. В его больнице говорили, что немцы будут сопротивляться до последнего, и, уж во всяком случае, прежде чем уйти, они взорвут все свои пресловутые мины, и что даже Папа Римский готовится удрать вместе с «ватиканским воздушным флотом», на своем бронированном самолете куда глаза глядят.
Все шоссейные дороги вокруг Рима были наполнены шумом грузовиков, а над ними висел вой самолетных моторов. Со стороны Кастелли непрерывно валил густой дым. Вечером третьего июня Томмазо, который интересовался футболом и болел за команду «Лацио», пришел домой совсем убитым: в довершение ко всему прочему, произошло уж совсем черт знает что — «Тиррения» разделала «Лацио» под орех. Значит, эта команда не выйдет в финал, а это на руку ее заклятой сопернице, команде «Рома».
С сегодняшнего дня Томмазо находился в отпуске. Больница стала недостижима, только что вышло распоряжение — переходить по мостам через Тибр теперь запрещалось. Таким образом город разделился на две территории, отрезанные друг от друга. При этом известии реальная топография Рима в несчастной, воспаленной голове Иды встала торчком и окончательно смешалась. Все ее нахоженные маршруты — не только школа на Яникульском холме и район Трастевере, но и Тор Ди Нона, и квартал Сан Лоренцо, и стипендиальная касса — становились недоступными, поскольку были расположены на противоположном берегу реки. А гетто, этот крохотный городок, отдалялся от нее на расстояние поистине космическое, он был за каким-то там мостом, удлинившимся теперь на целые десятки миль.
А еще Томмазо сказал, что собственными глазами видел, как со стороны площади Венеции вдоль Корсо двигается нескончаемая череда грузовиков, битком набитых германскими солдатами, и те совсем черны от копоти, и вдобавок все в крови. Люди смотрели на них — и не говорили ничего. И сами солдаты тоже ни на кого не смотрели.
Вечером 4 июня электричество отключили, и поэтому все улеглись спать очень рано. Район Тестаччо, озаренный луной, спокойно дремал. А ночью в Рим вошли союзники. Улицы внезапно наполнились шумом, словно на дворе был Новый год. Распахнулись окна, подъезды и подворотни, развернулись флаги. Немцев в городе больше не было. И с этажей, и с улиц неслись крики: «Да здравствует мир!», «Да здравствует Америка!»
Дедушка рывком проснулся, привычно застенал — «Ой, ма… ой, ма…», принялся отплевываться в свой тазик. — «Ой, ма… Ой, ма…»
«Дядюшка, дядюшка… Вам нужно что-нибудь?»
«Мне бы… мне бы… рр-у-у-ху-хуррр… Ой, ма… Вам все дядюшка да дядюшка… Подышать бы мне как следует… Подышать… Тут германцы эти… немцы, стало быть… с ними ведь не подышать… У-хр-р-хр-р… замордовали совсем… цыганенок я голенький… р-р-х-х-у-р-р…»
Между тем в доме началось какое-то движение. «Американцы! Пришли американцы!»
Узеппе, наэлектризованный, шлепал в темноте босыми ножонками: «Ма! А ма! Ламиниканцы, ламиниканцы пришли!»
Ида спала, во сне она видела себя в Козенце, девочкой, и мать настойчиво звала ее, нужно было вставать, подошло время собираться в школу. Только вот на улице было холодно, а она боялась надевать туфли, от холода у нее на ногах появились пузыри. Она была слишком усталой, чтобы вставать, она что-то неразборчиво пробормотала и снова погрузилась в сон.
4
После атаки на грузовик с мукой Ида никак не могла вернуться в квартал Сан Лоренцо, который теперь стал для нее воплощением опасности. Но минуло уже две недели, как вышло разрешение свободно передвигаться по городу, а никаких известий от Ниннарьедду еще не было, и тогда Ида навестила винное заведение Ремо.
Здесь она узнала удивительную новость — Нино успел уже побывать в Риме в первых числах июня, через несколько дней после прихода союзников. Он забежал на минутку к кабатчику, и тот, разумеется, дал ему новый адрес Иды в Тестаччо. Со здоровьем у него было все в порядке, он был весел, добрые известия он принес и о Карло-Петре — тот тоже был жив и здоров, он жил теперь у каких-то своих родственников (на самом деле — у кормилицы), в маленьком городке на полпути между Неаполем и Салерно. Они, после того, как невредимыми вместе прошли через линию фронта, сохранили и даже укрепили свою боевую дружбу; теперь они частенько встречались в Неаполе, у Нино там завелись очень важные дела.
Вот таковы были сведения, по сути дела скудные и уклончивые, которые хозяин винного погребка раздобыл у Нино — тот приехал на военном джипе в обществе двух американских капралов и весьма спешил. После этого дня хозяин больше его не видел.
Получив столь обнадеживающую информацию, Ида больше не имела о Нино никаких вестей вплоть до самого августа. В этом месяце от него пришла цветная открытка со штампом острова Капри и фотографией роскошного дворца под названием «Квисисана ГрандʼОтель». Из чего вроде бы косвенно вытекало, что Нино в этом самом отеле и проживает. В том месте, где полагается писать текст, красовалось множество незнакомых подписей, была там и подпись Нино, а против нее было написано: «See you soon». Надпись эта всем читавшим показалась совершенно непонятной — кто-то счел ее американской, а кто-то японской или китайской. Но Сантина, которая теперь профессионально обслуживала союзных военных, поговорила по этому поводу с одним американцем сицилийского происхождения, и тот сказал, что фраза эта означает «Скоро увидимся».
Однако же наступила уже и осень, а Ниннуццо не давал о себе знать. Тем не менее он за эти месяцы побывал в Риме не однажды, и вообще свободно разъезжал туда и сюда. Но попадая в столицу лишь проездом и будучи слишком занят своими торопливыми бизнес-операциями, он как-то не удосужился информировать обо всем этом ни своего друга-кабатчика, ни собственную мать.
Тем временем союзные армии, высадившиеся в Нормандии, развернули наступление на немцев, захвативших Европу, отвоевали обратно Францию, и в августе вошли в Париж вместе с генералом де Голлем. Во всех странах, порабощенных немцами, зрели восстания, а русские армии в это время гнали немцев на Востоке. В Италии союзники, после Рима, захватили Флоренцию и остановились на так называемой «готической линии», после чего фронт стабилизировался.
Были этим летом и другие события: вскоре после освобождения Рима Аннита, воспользовавшись попутным транспортом, съездила к себе в горы, там она убедилась, что семейная ее хижина, равно как и все соседние, стоят на своем месте и не понесли никакого ущерба. Однако же от городов и селений, которые должны были попадаться им на пути, как внизу, в долине, так и по дороге в горы, не осталось ровно ничего. По возвращении она рассказала, что на их месте громоздились груды мусора и пыли. Свекор со свекровью называли ей то или другое селение, деревушку, апельсиновую рощу, но она, медленно покачивая головой, с отчаянием во взгляде, твердила, что повсюду было одно и то же — не было ничего, только мусор и пыль. Странные картины облаков этой пыли заслонили для нее все прочее, виденное во время этого путешествия до такой степени, что больше она почти ничего не помнила.