Лавка нищих. Русские каприччо - читать онлайн книгу. Автор: Борис Евсеев cтр.№ 52

С тайным страхом подбирался он к способам четвертому и пятому. На них-то Чугунок всегда и сбивался.

6

Вариант, или способ, четвертый был самый неясный.

Может отец вовсе и не сидел на рельсах? А уехал втихаря в ростовский городок Азов, как и собирался. Ну а перед тем, как уехать, продал свои желто-коричневые американские ботинки какому-то полудурку из Каллистово. Этот полудурок в отцовских ботинках, – по которым Чугунок и чужая мать разметанного вшмать отца и опознали, – этот-то полудурок, а вовсе не отец, и пошел по февральскому насту из Каллистова в Радонеж, и на полпути зачем-то сел посидеть на рельсах.

Зачем ногами внутрь сел? Так ведь – полудурок, чего с него взять! Он и ботинки у отца купил, видать, задорого, потому как денег на дорогу в Азов у отца не было, и задарма он ботинки бы ни в жизнь не отдал. Хотя ботинки были и староватые, просто – старые!

Пятый вариант был наподобие третьего. Но правда сложней был и неуловимей.

Пятым способом Чугунок выводил отца из случившегося так: отец и впрямь погибал, его и впрямь тащила под собой, от собственной силы и собственного веселья ничего не чующая, радостно орущая и ухающая электричка.

Но тащила она только отцово тело! А душу его (о душе Чугунок слыхал мало, но то, что слышал, нетерпеливо переиначивал на свой лад), а душу отца несло параллельно поезду с небывалой скоростью. Душа летела, обгоняла электричку и на лету смеялась. И о рельсы ее – подобно телу – вовсе не калечило, не било!

7

Чугунок тоже давно собирался на юг, в Таганрог.

В городе Таганроге начинал работать на «чугунке» еще его прадед. Потом – дед. Только отец не успел.

Слова «железка» Чугунок не выносил. Куда лучше было старое словцо – «чугунка»! Гул от этого слова шел превосходный и шла упругая радость.

Чугунок собирался ехать и лишь ждал, пока ему «сполнится» (так говаривал дед) полных двенадцать. До двенадцати уезжать из Подмосковья Чуга не желал. Ему вообще под Москвой жилось здоровски! И жилось бы так и дальше, кабы не отец.

О матери и младшем брате Чугунок не думал.

Трехлетний брат был ему не товарищ, хоть уже и не игрушка. Пусть чужая мать им играет-тешится. Чего ей остается! «Отца сгубила, паскуда», – повторял Чугунок про себя чужие слова. Но повторял незлобиво. И тут же горечь стыда за мать оборачивалась желанием купить ей годков так через десять что-нибудь дорогое. Да пусть хоть машину! Пускай себе ездит! Так ведь завидовала она тем в поселке, кто хоть завалящую машину, ну хоть «Запорожец» или «Оку», – а имел!

Чугунок хотел ехать в Таганрог еще и потому, что хотел воевать. Правда, об этом – ни опекавшей его училке, ни дружкам-приятелям – он не сообщал.

Чугунок хотел именно воевать, а не играть в войну.

Война в его представлении была делом веселым и делом хитрым. На войне была усталость, была верная добыча и не было мыслей.

Война вобрала в себя все на свете. И это было хорошо, потому что не оставалось места ни для чего: ни для чужой матери, которая отстиравшись, бессмысленно и подолгу глядела в окна, ни для сослуживцев отца, привозивших Чуге тяжелые, словно выкованные из железа, тульские пряники.

Чуга – спешил. Он спешил расти и спешил воевать.

Война манила мальца и кликала. Ведь без войны взрослых и их мир – победить было нельзя. А он хоть был и мал, но уже соображал: если б взрослые делали все как надо, ему, Чуге, не надо было бы спешно идти воевать!

Он и спешил.

Он уже дико и горячо любил войну, как любил все тяжелое, чугунное, неумирающее, как любил трогать языком сизые болты, ввинченные в шпалы, или пускать по блескучим рельсам железный, удивительно ровно и размеренно скользящий шар.

Чугунку казалось: на войне-то он как раз и научится никогда не умирать! Научится этому лучше, чем умели отец и дед, которые никаких радостных мыслей про нескончаемую жизнь – оставить ему в наследство не сумели...

Иногда Чугунок устраивал войну прямо на железной дороге.

Он брал с собой желтый железнодорожный флажок, магнитофон, свисток и шел вечером туда, где взрослые срезали целые пролеты воздушного кабеля связи. Сам он никогда ничего на чугунке не «тибрил», хотя ему, как все время у путей околачивавшемуся и «знающему места», и обещали за медь, за цветные металлы хорошие деньги.

Со свистком и флажком он приходил вечером на пути, прятался в кустах, ждал, когда появятся «резальщики». Чугунок дожидался, пока они как следует примутся за дело, и, дождавшись, начинал коротко, с перерывами, как настоящий железнодорожник, свистеть, потом выскакивал на рельсы, махал желтым флажком, врубал на полную мощность магнитофон с записью непотребной взрослой ругани...

Один раз в него даже пальнули. В темноте, конечно, не попали. Чугунок тогда рассмеялся и с еще большей радостью стал заниматься одинокой войной на рельсах.

Но эта война его успокаивала мало. Он хотел войны настоящей, такой, где всех воров и бандюг быстро, красиво и ловко – на основании приказа о военном времени – размазывают по стенке.

Иногда, правда, военное возбуждение покидало его и он снова возвращался мыслями к отцу, к способам его спасения от бешеной александровской электрички.

Был бы отец – и войны внутри не было б!

Вспомнив об отце, Чугунок тут же начинал разрабатывать способ шестой.

Вот он идет на станцию Каллистово, вот находит там Агафью Тимофеевну Билык, которая по словам следователя прокуратуры, видела сблизка сидевшего на рельсах отца. И Агафья Тимофеевна вдруг меняет свои показания и нежным, а вовсе не голодающим и от этого сильно скрипучим, голосом Чугунку сообщает:

– Мне, мил-Чугунок, это токмо почудилось, что руки у твого папаши от натуги белые, что вцепился он этими белыми руками в рельсу и никак не хочет ее отпускать! Да, может, и не он вовсе это был. А был это, может, дурачок наш Витюня, тот, что зимой пропал. Кто теперь это, мил-Чугунок, в точности разберет, после электрички-то?

Ну и напоследок Чугунку мерещится способ седьмой и теперь уже точно последний. Отец меняется с дурачком-Витюней ботинками и «пилит» без остановки в Таганрог. А из Таганрога – куда? Да хоть на Кавказ. Ну а с Кавказа – какие ж письма? Какие открытки?

– В Таганрог, в Азов? Правильно, туда! – хохочет громко отец.

– Ага! Еду! – откликается на их давнишнюю игру Чугунок. – Только вот уроки сделаю!

– Ну давай, лепи их побыстрей. Там ведь – ни в Таганроге, ни в Азове – сопливых не надо, и малограмотных тоже. Там, в Таганроге что, брат, главное? Расчет, математика, наука! А не сплетни, связи и блат. Там в институте поезда и тепловозы на воздушной подушке уже разработали, чтоб они никого, к чертям собачьим, давить не могли! Ну а уж после института – выстроится к тебе очередь: и девчата, и суслики-ховрашки, и солончаки, и пивко, и, главное, море, море!