С чужого на свой и обратно. Записки переводчицы английской полиции - читать онлайн книгу. Автор: Светлана Саврасова cтр.№ 24

– Когда тот назвал вас «черножопой обезьяной», вы настолько обиделись, что ударили его ножом?

И слышишь в ответ:

– Да я совсем не обиделся. Это моя национальная гордость была оскорблена.

Так, например, от казахов можно получить на орехи за громкий смех в их присутствии – потому что в их культуре громко может смеяться только начальник и обязательно над кем-то, а не потому что смешно. Норвежцы могут предложить секс из чисто практических соображений, например, вместо «спасибо» за хранение зимней одежды в течение полугода. Они считают, что это лучше букета роз и билетов в кино, ну и вообще, приятнее и дешевле. Только литовцы могут так владеть своим телом, что когда лгут, говорят медленнее, смотрят в глаза собеседника, не моргая, а над простым ответом задумываются на бесконечность. Задаешь вопрос киргизу «Как вас зовут?», и полчаса уходят на то, чтобы выслушать племенной эпос: «Еще дед моего прадеда по матери…». Белорусы не дают следователям ни одного шанса задать вопросы – признаются во всем и сразу, ибо последние отважные и ловкие представители этого народа были повыбиты еще задолго до битвы под Грюнвальдом. Поляк, скажем, бьет жену на улицe, прохожие пробуют вступиться, а жена на них бросается: идите себе, не ваше дело! Русские изначально убеждены, что наиболее результативным способом разрешения проблемы является устранение ее участников. Нет человека, нет проблемы. Сталин только это сформулировал и расширил круг дел, к которым применима такая методика.

Мы обсуждаем различие национальных концепций. То, что для одного общества является проторенной дорогой мышления, для другого – едва видная тропка, которой лишь иногда пользуется пара яйцеголовых. Церковные хоругви одних прекрасно подходят другим на портянки – безо всякой задней мысли.

Рассказываю, как во время моего второго пребывания в Польше (в роли журналистки времен перестройки) на дружеской пирушке в курортном комплексе «Под елями» в Рабке какой-то чего-то Начальник спросил меня:

– Что вы, русские, думаете о поляках? Ну, например, вы, пани? Только искренне, положа руку на сердце!

А я, закусывая сто грамм водки чудесной, ни разу до этого не пробованной «Бабушкиной ветчинкой», отвечала:

– Ничего.

– Как это?

– Правда, ничего.

– Вы боитесь сказать.

– С чего бы? Не обижайтесь, но почему я должна думать о поляках? Или о чехах, или, там, о словаках? Думать о каждом из них? Из вас? Это…

– А я о русских и о России часто думаю. Собственно, все время.

– Ага. Ну, давайте за это еще по кусочку ветчины!

На следующее утро после того разговора мне пришло в голову, что насильник реже думает о своей жертве, чем жертва о насильнике: таков закон инстинкта самосохранения. Тогда я впервые засомневалась в братстве народов стран – участниц Варшавского договора. На радаре российского мышления Польша – маленькая точка с краю, такая же, как и множество других точек. А иногда ее вообще нет. Зато на польском радаре Россия находится в самом центре, это пульсирующая и вздымающаяся масса, заслоняющая почти весь горизонт.

– Знаю. Мне это знакомо! – смеется одна из молодых надзирательниц. – Я из смешанной семьи: отец – венгр, мать – англичанка. Когда мы живем здесь, в Ю-Кей, все ОК. А как приезжаем в Сехешфехервар к дедушке с бабушкой, там всегда проблемы. Дед во время обеда хочет разговаривать о литературе, а мать – о распродаже колготок. Отсюда и напряженность. А у папы гастрит. И отец у себя на родине совсем другой. У нас разные родины…

В перерыве я на минутку ухожу в соседнюю комнату. Снимаю с шеи цепочку со стилизованным крестиком чудной итальянской работы и надеваю вместо него амулет сахарских кочевников, купленный на верблюжьем базаре в Эль-Шелатине при египетско-суданской границe – серебряную табличку, поделенную на девять квадратиков, в каждом из которых одно из различных имен Всемогущего Аллаха.

Мы еще полчаса забавляемся случаями из жизни и анекдотами и, наконец, я спрашиваю:

– После перерыва что-нибудь изменилось в вашем восприятии моей личности?

В этот раз только один человек не заметил никаких изменений. Остальные пытаются угадать: «Ты говоришь с другим акцентом? Как-то неприязненно на меня смотришь? Может, ты устала, а то рассказываешь не так интересно. Я вот думаю, почему ты не любишь ни нас, англичан, ни даже русских? В тебе ничего не изменилось, но я как-то внезапно ощутила усталость».

– Может, что-то изменилось в моем виде?

Зам по охране, соколиный глаз, отвечает:

– Ты поменяла цепочку с крестиком на какую-то арабскую табличку.

И вся группа в один голос выдыхает:

– А-a-a!

За исключением той женщины никто не заметил подмены кулончика. Три человека сейчас же припомнили, что действительно – на мне был крестик. Ну и теперь со всех сторон посыпалось:

– У тебя, наверное, жених-араб, это ведь уникальная вещица.

– В какого бога ты веришь? Ты что, перешла в ислам?

– Может, ты слишком много ездишь и поэтому не можешь понять привязанности к родине, к какому-то одному народу?

– Ты что, принадлежишь к какой-то неправительственной организации?

Мы говорим о невербальных знаках других культур; о том, как влияют на восприятие всякие символы. О том, как под влиянием стереотипов можно не разглядеть живого человека и не заметить того, что не укладывается в эти стереотипы. О том, что средства массовой информации являются создателями стереотипов. О том, что содержание газет направлено на одно – продать их любой ценой! Даже ценой временной дезинформации читателя, лишь бы только он купил этот утренний номер.

И постепенно нам становится ясно, что искусство общения с иностранцем – это процесс осознания новых непонятных сигналов, своей неуверенности, своих вопросов, добродушное признание самому себе в собственном невежестве и прощение возможных собственных ошибок. И при этом нейтральное отношение к собеседнику даст тебе защиту от конфликта на почве взаимонепонимания, убережет от ошибок.

– Но не всех.

Кто-то произнес эти слова совсем тихо, но на фоне случайной паузы они прозвучали как выстрел.

В комнате установилась мертвая тишина.

Что-то произошло. Внезапный холод в воздухе. Чьи-то рыдания.

Лицо Эда-пенсионера, мокрое от слез.

Теряю дар речи. Англичанин плачет… при посторонних!

Так бывает только на футбольных матчах. Или на похоронах принцессы Ди.

Не знаю что делать.

А что я советую делать всей группе слушателей, когда их удивляет поведение иностранца? Сделать глубокий вдох и воздержаться от дальнейших действий…

Через пятнадцать минут мы заканчиваем. Первый раз за два часа сажусь за стол слева от экрана и, сидя, прощаюсь с каждым.

Эд не двигается с места. Его лицо уже высохло, кожа на нем немного сморщена.