Днем я пошла купаться. Вечером ужасно проголодалась. Я уже и забыла, как хорошо поесть, когда ты голодна!
Спасибо за то, что терпите меня.
Ваша Лидия.
6 августа 1999 года
...
Дорогой Лоуренс!
Нельзя убежать от самой себя, но можно научиться жить с собой. Во всяком случае, попытаться. Возможно, есть люди, которые способны вас научить, но я таковых не нашла. И Богу известно, как долго и усердно я искала!
Я только что прочитала все свои письма. Я по-прежнему требовательна, не так ли? Но больше этого не будет, обещаю. Я храню их в коробке и не собираюсь выбрасывать. Может, когда-нибудь мне снова захочется их перечитать.
Искренне ваша
Лидия
.
30 августа 1999 года
...
Дорогой Лоуренс!
Больше я писать не буду. Потому что сама выбираю, в чем признаться и о чем умолчать. Получается, вы способны видеть только то, что хочу я. Письмо очень мало говорит об авторе. Я хотела бы поведать вам больше. Всю свою жизнь в форме письма.
Наступят и такие дни, когда вы не сможете мной гордиться. Надеюсь, их будет немного. И надеюсь, это будет не часто.
Я всегда знаю, Лоуренс, когда не дотягиваю до ваших стандартов, даже если вы делаете вид, будто одобряете. Такое бывало нередко. Вы всегда были слишком добры.
Похоже, вы слегка подняли брови? Знаю, о чем вы думаете. Завтра она снова напишет мне, чтобы отругать за что-то.
Все в порядке, Лоуренс. Возможно, я и не сумею измениться. Но скорее всего у меня получится, если вложу в это все свое сердце.
Я едва не сказала «вложу разум».
Предпочитаю рассчитывать на свое сердце, каким бы непостоянным оно иногда ни оказывалось.
Я вижу вас, Лоуренс. И знаю, что вы видите меня.
Ваша вечно любящая
Лидия
.
Глава 17
Когда снова настала среда, Лидия помогла Эмбер обновить витрину. Они подняли четыре манекена, раздели и отвинтили руки. Манекены переживали унижения с непроницаемыми улыбками Моны Лизы.
– Я подумывала выставить вечерние платья, – пояснила Эмбер. – Но может, сразу четыре слишком много?
– Нет, наоборот. Пусть в глаза бросаются. Сколько ты продала?
– Одно, – с сожалением улыбнулась Эмбер. – Плюс то, за которое ты буквально всунула мне деньги.
– Тогда за работу! Сейчас мы их расставим!
Сначала они попробовали розовый шифон, но цвет не шел к волосам и окраске манекена.
– Нет, – покачала головой Лидия, – если только мы немедленно не отнесем его в солярий.
Они сняли платье и заменили его голубой тафтой. Лидия встала на возвышение, и Эмбер подала ей манекен. Платье нужно было подколоть в талии. Когда все было сделано, Лидия вышла на улицу, чтобы проверить общее впечатление.
Миссис Дивер, продавщица аптеки, проходя мимо, помахала и прошествовала дальше, по-голубиному выпятив грудь. На той стороне дороги Соня из цветочного магазина добавила к цветочной выставке у порога ведра с желтыми и белыми хризантемами. Вытерла руки о передник, распрямилась и вальяжно, как кошка, облокотилась о косяк. День в детском саду закончился, и мамаши с детьми гуляли по улице, останавливаясь перед витринами, побыстрее проходя золотистые солнечные островки, чтобы подольше понежиться в прохладных озерцах тени. В основном все стремились в булочную, из которой дети вылетали с подогретой сладостями скоростью.
Альберт-стрит была широкой и гостеприимной. По обочинам тротуаров росла трава, а по мостовой могли проехать одновременно две конные повозки. Северный конец украшало здание мэрии в строгом георгианском стиле. Магазины и жилые дома, обрамлявшие улицу, имели маркизы и тенты элегантных неброских оттенков. Жилые здания были обиты вагонкой либо деревянными досками на нижнем этаже…
Альберт-стрит была главной улицей города, но она не производила впечатления тесной или многолюдной. Здесь можно было свободно дышать.
Лидия увидела, как из своего бунгало выходит мистер Манкузо. В это время дня он любил сидеть на маленьком табурете с ножками из стальных трубок. И сейчас приветствовал знакомых сияющей улыбкой, словно поверить не мог, что прожил еще день. Он был таким стареньким и хрупким, что, возможно, этих дней осталось не слишком много.
Он поставил табурет у крылечка, и когда очередной ребенок подходил и подставлял щечку, мистер Манкузо, ущипнув ее, от восторга едва не падал с табурета.
Через шесть недель Альберт-стрит нарядится для ежегодного праздника. Скорее бы!
Лидия улыбнулась себе под нос. Было время, когда она почти не могла оставаться подолгу в одной стране, в одном городе, на одном континенте, и при этом не терзаться очевидной уверенностью в том, что это место не для нее. Не успевала выйти из самолета, и тут же начинала обдумывать, как бы сократить время пребывания.
Теперь она жила здесь круглый год, вернее, уже три года. Знала календарь ежегодных мероприятий и каждодневную рутину и позволяла (хоть и с улыбкой) спокойным ритмам этого места укачивать себя.
– Что теперь? – спросила Эмбер. – Зеленый шелк?
– Да. И расскажи, как продвигаются дела.
– С Филом?
Эмбер посмотрелась в зеркало и одернула юбку.
– Мы ужинали. Все было очень прилично. Я думала, он вчера позвонит, но ошиблась. Как, по-твоему, он позвонит сегодня?
– Так он тебе нравится? Раньше ты не казалась такой уверенной.
– Ты права. Не казалась, – простонала Эмбер.
– А теперь?
Эмбер расположилась на диване.
– Неделю или около того назад я бы сказала, что не слишком заинтересована. Он славный, манеры хорошие, но отрастил брюшко, не особенно красив, хотя глаза неплохие! Дети с ним познакомились. Только мимоходом, потому что он живет так близко. Но думаю, они поладят. Он дантист. Много говорит о зубах.
– Ух ты! – воскликнула Лидия. – Весьма интересная тема!
– Знаю.
– Если он тебе нравится, значит, нравится.
– Неделю назад мне было все равно. Думала, может, дело ограничится небольшим загулом, только и всего.
Эмбер встала, чтобы помочь нарядить следующий манекен.
– Честно? Неделю назад, я бы сказала, что он славный, но немного зануда. На этой? Если он не позвонит, я умру.
Лидия рассмеялась:
– А если позвонит, сбежишь с ним в Акапулько.