У нас в саду жулики - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Михайлов cтр.№ 34

А сейчас Клавдия Ивановна храпит, и у нее видны панталоны.

1

У меня скопилось одиннадцать бутылок, и я их решил сдать. Восемь – из-под лимонада и пива – по двенадцать копеек, и три чекушки – по девять.

Если ни одну из бутылок не забракуют, то на вырученную сумму я куплю: двести грамм любительской колбасы, сто грамм сливочного масла и за двадцать две копейки батон. Еще останется семь копеек – на метро или на троллейбус. И еще три или две – на газированную воду: если на троллейбус, то даже на с сиропом, ну а если на метро, тогда только на простую, но зато два стакана.

…Я сворачиваю в подворотню и занимаю очередь. Колодец двора усеян пустыми ящиками, и на асфальте, вперемежку с теми, кому не хватило места на ящиках, стоят с бутылками сетки, а также кошелки, корзины, саквояжи, сумки, портфели, баулы…

Несколько человек пришли даже с колясками.

К раскрытому в стене люку время от времени подвозит тележку уже немолодая карлица в переднике поверх рабочего халата. Из мешков тоже торчат бутылки, и карлица, стаскивая их с тележки, подволакивает к транспортеру. Как будто вязанки дров «мужичок с ноготок». Мешки уползают в темноту и внизу смешиваются с пьяными голосами грузчиков.

На сдвинутой таре – компания ветеранов. Тот, что держит речь, с седой шевелюрой и в немного разорванном пиджаке; в чахлой авоське сиротливо ютятся четыре бутылки.

Зато у соседа – ломится саквояж, а по бокам – войлочные тапочки; уперся щетиной подбородка в сплетенные над набалдашником палки узловатые пальцы. Трое остальных, расположившись полукругом, слушают с задумчивыми улыбками. Лица всех пятерых светятся краснотой с отливом синевы. Сразу видно, что встретились товарищи по оружию.

– …он стреляет, а я… это самое… на него с ветки… с ножом… понял, нет?.. – увлеченно жестикулируя, продолжает тот, что в разорванном пиджаке, – а ножик… это самое… вот такой… – и, показывая его размер, дрожит заскорузлыми ладонями.

Из ведущего в подвал лестничного проема выходят двое, и двое других, уже на лестнице, схватив кошелки, бросаются вперед. Очередь приходит в движение, и народ перемещается к цели еще на несколько ступеней.

На подступах ко входу, чтобы не лезли без очереди, стоит худощавая женщина и зорко следит за порядком. Вроде диспетчера. Ее бутылки где-то в хвосте, а обязанности диспетчера женщина исполняет по доброй воле.

Между рядами возникает старушка и обращается ко всем за помощью. Она самая последняя, и у нее всего одна бутылка. И еще у нее несчастье: в бутылку провалилась пробка, и теперь, чтобы ее оттуда вытащить, требуется мужская сила.

И сразу же находятся добрые люди, которые вызываются старушке помочь, и в ход идут веревки, тесемки, проволочки – кто чем богат… Наконец, одному из виртуозов удается пробку выудить, и он ее всем торжественно показывает. Потом вручает старушке, и старушка, очень довольная, радостно сияет.

Выходят еще двое и сообщают последние новости: наверно, скоро приедет машина и начнется перегрузка. А прием на время прекратится. И все как-то напряженно замолкают.

Вплотную к ступеням протискивается пьяный и пытается пролезть дальше. Худощавая женщина хватает его за шиворот и несколько раз встряхивает. От сотрясения из пьяного выскакивает пустая бутылка и летит на асфальт. Но очередь даже не реагирует: все встревожены сообщением о перегрузке. Пьяный с независимым видом раскачивается и смотрит на осколки.

Человек десять, те, что ближе всех ко входу, в порыве отчаянья пускаются на хитрость и, напирая друг на друга, обрушиваются по ступеням вниз. Главное – это войти. Если должна приехать машина, то приемщица обычно предупреждает: «Принимаю только тех, кто в подвале!» А иногда и не предупреждает: все зависит от ее настроения.

Но на этот раз номер не проходит, и приемщица, раскусив маневр, наносит ответный удар. Прием тут же прекращается, и слухи о перегрузке подтверждаются.

Те, что в подвале (а там уже вместе с «десантниками» человек двадцать пять), нехотя и как бы не веря в случившееся, вылезают наверх и, сохраняя порядок очереди, продолжают напряженно молчать. Все еще на что-то надеются.

– Ну, народ… – роняет кто-то из тех, кто был в подвале еще до штурма, и, выражая общее мнение, выругавшись матом, сплевывает.

Минут через двадцать во двор въезжает грузовик и разворачивается кузовом к люку. Из люка слышатся голоса, и из подвала появляются два грузчика. Грузчики залезают в кузов и садятся на борт. Шофер вылезает из кабины и куда-то уходит. Никто ничего не знает.

Я смотрю на часы. Уже без четверти семь. Остается какой-то час. Но когда начнется перегрузка – неизвестно. И тем более – когда она закончится.

Выскочив из подворотни, я пересекаю Невский и ныряю в проходной на Гончарную.

2

Очередь на Лиговке, пожалуй, чуть-чуть короче. И уже не подвал, а ларек. Каждый пункт стеклотары имеет свое лицо.

И теперь уже не приемщица, а приемщик. С тремя помощниками. Помогают ему, правда, только двое и оба «под градусом», а третий, совсем уже в «дупель», ошивается возле очереди и всем мешает. Тот, что за главного, тоже «под мухой».

Человек пятнадцать проскакивают быстро, но вдруг работа прекращается, и окошко, куда трудящиеся просовывают бутылки, закрывается. Без всякого объяснения.

Тот, что отирался возле очереди, огибает ларек с другой стороны и скрывается. Слышатся пьяные голоса, и что-то с грохотом рушится.

Очередь начинает волноваться: оказывается, история повторяется. Полчаса тому назад приемщики уже перекуривали.

К захлопнутому окошку подбегает старичок и молотит кулачком по картонке:

– Вот напишем сейчас коллективную жалобу!

А в самой народной гуще под аккомпанемент старичка вдруг оживляется старуха. (Она и до этого была пьяная, но когда очередь шла быстро, то держала себя в рамках. И все предупреждала, что скоро будет сорок пять градусов, и предлагала, пока не поздно, запасаться лимонами. А то все от жары подохнем. И в очереди смеялись.)

Старуха принимает поведение старичка за сигнал к действию и вся как-то даже подбоченивается. В особенности ей по душе выкрики старичка о жалобе.

– И напишем, – вне себя от восторга вопит старуха, – от ветеранов войны! – И после этих слов, совсем распалившись, переходит на сплошной мат.

Подняшийся возле окошка шум все продолжает расти, но часть очереди теперь уже накидывается на старуху.

– Ты, мамаша, давай не выражайся, тут дети, – катит на старуху коляску женщина с ребенком, – а то не посмотрят, что ветеран, и схлопочешь пятнадцать суток!

– А ты, немецкая подстилка, не лезь… – набрасывается на нее старуха, как бы ища поддержки у очереди.

Откликнувшись на ропот, приемщик выскакивает из ларька и подбегает к разбушевавшемуся старичку.

– Пошел, старый пес, к е…й матери!!! – вне себя от ярости орет приемщик и проводит перед носом старичка татуированным кулаком. Потом отыскивает глазами старуху и, уже успокаиваясь, как бы вразумляя, ворчит: