У нас в саду жулики - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Михайлов cтр.№ 123

Я протягиваю продавцу четыре тыщи и кидаю Глебушкины подарки к себе в сумку. Дома прочту.

…Теперь разговаривает с нищим.

Знакомит.

– Хороший человек.

Это, значит, я.

Командует:

– Дай ему тыщу…

Я протягиваю нищему купюру.

Нищий:

– Храни тебя, Господь!

…На витрине винно-водочного киоска одни «бомбы». А где же чекушки? Придется раскошеливаться на поллитру.

Остановились у мороженщицы.

– Тебе, – поворачиваюсь, – какое?

Глеб уважает фруктовое.

– В стаканчике?

Лучше в брикете.

Опять кидаю в сумку. Как бы не протекло.

…Идем с ним через парк – и нам навстречу теперь сплошные бомжи. И все, как на подбор, косые.

Смеется:

– «Привет вам, птицы…»

И вдруг навстречу памятник Зое Космодемьянской.

Нахмуривается:

– Вот б…

И неожиданно запел:

– «Зачем вы Ваньку-то Морозова… Ведь он совсем не виноват»…

– Да, – говорю, – умер Булат…

Садится на скамейку и, подогнув колени, уже приноравливается на боковую.

Я хватаю Глеба за локоть и тормошу.

– Растает, – и киваю на свою сумку, – растает, – объясняю, – мороженое…

Глеб медленно разгибается и со словами «я, Толя, конечно, говно…» свешивает ноги на землю.

Ну, надо же, даже назвал меня Толей. Еще не позабыл.

…После бюста Зои Космодемьянской еще один бюст (поставили бы лучше бюст моей возлюбленной Зои из Магадана: вот это, я понимаю, БЮСТ).

На бюсте выбито ГРЕЧКО.

Я говорю:

– Когда-то был министр… помнишь… министр обороны…

Навстречу ковыляет старуха.

Глеб спрашивает:

– Бабушка, а что это за маршал?

Бабка вытаскивает очки и читает:

– Гречко.

– Вот видишь, – смеется Глеб, – а ты говорил министр…

(А когда я шел обратно, то оказалось – космонавт.)

…И вдруг вошли в березовую рощу.

Она застроена не деревом,

а музыкой – сквозными звуками…

Глеб улыбается:

– И откуда ты все это знаешь?

Я говорю:

– Такая песня…

И тоже ему в ответ улыбаюсь.

А все-таки я молодец, что вернулся на Родину. Не то что все эти «лифшицы-гозиасы».

И почему-то вдруг вспомнил Топорова.

Топоров, правда, как-то заметил, что в российской словесности одновременно существуют сразу два Глеба. Один – еще живой, а другой – уже давно откинул копыта.

Но Глеб Топорову все прощает. А вот Гозиасу он бы порекомендовал «открыть бакалейную лавку».

…И вдруг мы увидели газон. А на дощечке надпись НЕ ХОДИТЬ.

Я засмеялся:

Не ходить? А поваляться можно?

И Глеб опять меня похвалил. (Мы уже с ним заворачивали во двор.) И успокоил, что если соседки нет дома, то у него в запасе есть еще диван. И все жильцы этот его диван видят из окна. ДИВАН ГЛЕБА ГОРБОВСКОГО.

Оказывается, скамейка.

Из подъезда выходит мужик и, ласково поздоровавшись, называет своего соседа Глебушкой.

Мы поднимаемся по лестнице, и перед дверью своей берлоги Глеб опять выворачивает карманы. Платок с бутербродом на месте, а ключи точно слизало языком. Придется звонить.

Ну, слава Богу, кажется, шаги. И параллельно прошебуршавшим затворам звякает цепочка.

Старуха хоть и «глухая», но почему-то все слышит.

– Вам, – сообщает, – Глеб Яковлевич, звонила Лидия Дмитриевна!

Глеб Яковлевич проходит в свою комнату и, завалившись на тахту, поворачивается к стене. И в это время раздается звонок. Телефон в коридоре.

Соседка хватает трубку и, в отсутствие притихшего Глеба Яковлевича, протягивает ее мне.

Оказывается, Лидия Дмитриевна.

Услышав чужой голос, Лидия Дмитриевна настораживается.

– А вы, – спрашивает, – вообще-то кто такой?

– Я, – говорю, – Толя Михайлов.

Но Лидию Дмитриевну такая информация не совсем устраивает. А на каких, интересуется, правах я здесь околачиваюсь.

– Я, – говорю, – из лесного лабиринта. И на слова Глеба Горбовского отыскиваю мягко-мшистую спальню речки.

Но Лидию Дмитриевну это опять не устраивает.

– И еще, – уточняю, – я хотел бы послать Косте Кузьминскому «Сижу на нарах». Примерно пачку. Или даже две. И Костя там, у себя в Нью-Йорке, обозначит. А Глебушке будет подспорье.

Но даже и это Лидию Дмитриевну опять не колышет.

– «Сижу на нарах», – строго окорачивает меня Лидия Дмитриевна, – не поэзия.

И вообще Глеб теперь принадлежит не ей, а России. А «подонки, которые его окружают», этого не понимают. Прокукарекали вместе с ним 900 тысяч (весь его гонорар), а все его «раннее мелкотемье» теперь растаскивают и, выдавая за свое, продают в парке Победы. И «этот негодяй Нестеровский» (там же нет фотографии) утверждает, что он Глеб Горбовский. И если настаивают, даже фиксирует покупателям его «автограф».

– И если будете с Глебом пить, то пейте хотя бы «красное», но главное – не оставляйте ему никаких денег.

(А сейчас в издательстве потребовалась его личная подпись, и Лидия Дмитриевна никак не может Глеба отловить. И сразу припомнилась наша бывшая соседка Васильевна, которую, прежде чем доставить ее в ГОРОБМЕН, мы тоже все никак не могли заарканить и, чтобы ее заманить, бесплатным приложением к «Агдаму» пришлось еще и покупать торт Полено. )

И я Лидии Дмитриевне признался, что уже купил ему «белую» (наверно, недаром свою любимую книгу он окрестил БЕЛАЯ СОТНЯ ). Но вы, пообещал, не беспокойтесь: Глебушке она не достанется.

И свое обещание, данное заботливой Лидии Дмитриевне, я все-таки сдержал – и эту проклятую бутылку мы с Глебом так и не открыли . Зато оприходовали ее потом с Алексеевым.

Как-то снарядили Глеба за подкреплением, и вот уже битый час Алексеев сам не свой. Чайник с рассолом полный, а выпить нечего.

И, теребя Алексеева, Валюха забеспокоилась.

– Что-то, – говорит, – с Глебом стряслось. Иди поищи.

(Валюха – Володина жена. Она моложе Алексеева лет на пятнадцать, и в минуты просветления Глеб ее называет ласкательно «ребенок». Однажды ночью, правда, разволновался и как заорет. «Убью, – кричит, – е… я лесбиянка».